Выступление исполнительного директора РОД (Русское общественное движения Натальи Холмогоровой на общественном форуме "Русские встречи" в Перми 20 Марта 2013 .... Русская правозащита. Сегодня это словосочетание не вызывает удивления — но еще семь-восемь лет назад, когда мы начинали свою работу, оно казалось абсурдным, как «горячий лед» или «прохлада летнего зноя». В то время для большинства людей про-русских, национал-патриотических взглядов было «очевидно», что правозащита не имеет и не может иметь никакого отношения к благу русского народа, что это какое-то чуждое, вражеское орудие, от которого нам, обычным русским людям, один вред. Не стоит этому удивляться. Действительно, какие правозащитники были известны в те времена? Мы знали правозащитников-диссидентов советского времени, которых винили в развале СССР — а развал СССР в то время воспринимался однозначно негативно, и на то были очень серьезные основания, ибо еще очень свежи были в памяти те ужасы и беды, которые это событие принесло множеству русских. Знали правозащитников, которые защищали террористов в Чечне, называли себя друзьями Джохара Дудаева и Шамиля Басаева. Все слышали историю о знаменитом правозащитнике, который во время первой чеченской войны вызвался служить посредником в переговорах между русской и чеченской сторонами — и заманил русских солдат в ловушку, где их взяли в плен, запытали и убили. Все слышали о том, что правозащитники защищают всевозможные меньшинства — национальные, религиозные, сексуальные... Но растоптанные права большинства их не интересуют. Миллионы людей, которые в эту страшную эпоху девяностых лишились работы, впали в нищету, были изгнаны из своих домов, ограблены, изнасилованы или убиты — к кому им обратиться? К каким правозащитникам идти? Эта картина не совсем верна. И тогда существовали честные труженики, сделавшие своей задачей защиту прав обычных людей; но они не получали многотысячных грантов, их не показывали по телевизору, они были почти никому не известны. Медийный же образ правозащитника был однозначен: это человек карикатурно-либеральных, по известному грубому выражению, «либерастических» взглядов, ненавидящий Россию и все русское, преисполненный любви к террористам и работорговцам — и одновременно рассуждающий о «русских фашистах», которых, мол, надо держать в ежовых рукавицах, никаких прав им не давать, а если два-три миллиона из них вымрут, не вписавшись в рынок, то тем лучше для всех. Отсюда вывод — естественный, хоть и неверный — что «правозащита», как и «права человека», и «демократия», и прочие ходовые понятия из этого словаря — это просто обман, дымовая завеса, нужная только для того, чтобы под ее прикрытием изводить и вымаривать народ; что русским все это вредно и враждебно. Трудно сказать, кому первому пришло в голову, что это орудие можно вырвать из рук врага и начать пользоваться им на благо русских. Серьезный переворот в сознании требовался для этого. Но, по-видимому, мы — несколько человек, создатели Русского Общественного Движения — стали первыми, кто осуществил это на практике.
Как это произошло? Толчком к созданию первой русской правозащитной организации стали два события. Во-первых, правозащита понадобилась одному из русских националистов. В 2004 году группа чеченцев подала заявление на Константина Крылова: он якобы в какой-то своей статье оскорбил весь их народ, нелицеприятно высказавшись о чеченской войне. Было возбуждено уголовное дело; Константину требовался адвокат. Все мы в то время были очень небогаты, а услуги адвокатов — как тогда, так и сейчас — весьма дороги. Но Константин уже в то время был довольно известным блоггером — и вот, ни на что особенно не рассчитывая, он написал об этом происшествии у себя в блоге, а мы, несколько его друзей, перепечатали это и присоединились к просьбе к читателям его поддержать. И вдруг читатели его блога массово, десятками, понесли ему деньги! Присылали почтой, приезжали из других городов, чтобы передать — кто сто рублей, а кто и пять тысяч. Несколько недель спустя опасность миновала: разразился теракт в Беслане, на фоне таких событий процесс против русского публициста, «оскорбившего чеченцев», видимо, был сочтен политически нецелесообразным, «оскорбленные» забрали заявление, и дело было тихо прекращено. Константин объявил у себя в блоге, что готов вернуть средства жертвователям. И тут произошло второе чудо: практически все ответили, что деньги эти им не нужны, что пусть Константин оставит их себе и употребит на пользу русского народа — например, на защиту кого-нибудь, кого начнут вот так же преследовать за смелые и честные речи.Это был первый толчок; а вторым толчком стало знаменитое дело Александры Иванниковой. Александра Иванникова, 28-летняя москвичка, возвращалась домой поздно вечером, поймала машину — а водитель завез ее в глухой переулок и попытался изнасиловать. Отбиваясь от насильника, она ткнула его перочинным ножиком в ногу, случайно задела бедренную артерию — и несостоявшийся насильник практически мгновенно умер от потери крови. Обстоятельства дела были однозначны. Все указывало на то, что он действительно пытался ее изнасиловать, что она убила его случайно — такой удар практически невозможно нанести намеренно; после происшествия она в шоке выскочила из машины и начала звать на помощь... Словом, здесь не могло идти речи об умышленном убийстве — и однако Александру обвинили в убийстве, отдали под суд, и все клонилось к тому, что она должна будет отправиться в тюрьму. Маленькая деталь: фамилия погибшего насильника была Багдасарян, он был армянином. И влияние армянской диаспоры сильно ощущалось и в ходе этого дела, и в его медийном освещении. А на стороне русской женщины Саши Иванниковой не было практически никого — кроме семьи, нескольких друзей и одного или двух «неформатных» журналистов. «Мейнстримовые» либеральные правозащитники, когда их просили прокомментировать эту громкую судебную историю, давали удивительные комментарии. Так, одна известная правозащитница заявляла: мол, она Иванниковой по-человечески сочувствует, и, возможно, вступилась бы за нее, если бы национальности здесь распределились иначе, если бы армянка зарезала русского насильника — однако считает невозможным защищать представительницу русского большинства, даже случайно зарезавшую представителя нацменьшинства.Дико было на все это смотреть и все это слушать. Что же получается: если ты — обычный человек, небогатый, не чиновный, не имеющий влиятельных родственников, не принадлежащий ни к какому клану или бандитской группировке, да еще и — вот несчастье! - русский, то тебя спокойно можно сажать ни за что, и никто за тебя не заступится? Даже те, кому по роду их обязанностей положено заступаться за невинно преследуемых?И я сказала себе: если никто не встанет за Иванникову — значит, мы встанем. Армяне заступаются за своих — а мы, русские националисты, должны вступиться за русскую. Так, вокруг этого судебного дела, возникла правозащитная организация, позднее получившая название Русского Общественного Движения. Поначалу она состояла всего из трех-четырех человек. У нас даже не было своего юриста. Не было никакого финансирования: три-четыре человека, все, откровенно говоря, довольно бедные, скидывались по 200 рублей, чтобы напечатать какой-нибудь плакатик. Все было очень сумбурно и очень по-дилетантски. Мы не знали, как защищать чужие права — никаких учебников по правозащите не существовало, никто в нашем кругу до сих пор этого не делал, мы всему учились на практике, методом проб и ошибок. Мы писали о деле Иванниковой в интернете, в своих блогах. Приходили на суд с плакатами — в то время еще не было запрещено митинговать у судов. Приглашали приходить всех желающих — и, к нашему удивлению, желающих находилось много. Провели несколько пикетов и один большой митинг в защиту Иванниковой. Тема оказалась выигрышная: на митинг пришли самые разные политические силы, от ДПНИ до ЛДПР и «Яблока», а кроме них — много обычных людей, следивших за этим делом по интернету. Дело Иванниковой начало активно обсуждаться в СМИ, о нем буквально заговорила вся Москва — и это возымело действие. Первый приговор еще был обвинительным — но затем, на апелляции, прокурор внезапно сам отказался от обвинения, и Иванникова была полностью оправдана! Даже сейчас, много лет спустя, это вспоминается как какое-то чудо. У нас впоследствии были и другие успехи, и немало — но такого яркого и ошеломительного триумфа, пожалуй, больше не было.После такого начала, как говорится, сам бог велел продолжать в том же роде. Тем более, что в ходе борьбы за Иванникову у нас появились новые сторонники, и в их числе наш первый юрист — Матвей Цзен, адвокат, который и сейчас с нами, который просто пришел на один из наших пикетов и сказал, что ему нравится идея русской правозащиты, и он готов бесплатно защищать русских, страдающих в таких ситуациях, как дело Иванниковой. Этим он и занимается до сего дня — хотя теперь, конечно, он у нас в штате уже не единственный юрист. Прошли годы. У РОДа, а затем Правозащитного Центра «РОД» было еще множество дел, обо всех не расскажешь. И драматические, как дело Иванниковой, и не столь серьезные; в некоторых случаях наши подзащитные были невинно обвиненными, в других — наоборот, потерпевшими; одним грозила тюрьма, другим какие-то не столь тяжелые неприятности. Бывали у нас успехи, полные или частичные — бывали, конечно, и неудачи. Поначалу на нас смотрели с удивлением, но прошло несколько лет, и тема русской правозащиты стала среди националистов модной; начали появляться другие организации, которые брали нашу работу за образец и действовали по тем же принципам. Назову наиболее заметную из них: это «Русский Вердикт», который выбрал себе более узкую специализацию — он специализируется на защите русских националистов, обвиняемых в насильственных преступлениях, и на этой, прямо скажем, очень сложной и неблагодарной почве сумел сделать много добра.И в ходе этой работы, на практике постепенно выработался свод правил или принципов русской правозащиты, которым мы следуем.Прежде всего: что значит «русская правозащита»? То есть мы помогаем только русским? Это первый вопрос, который обычно задают люди «не в теме». Часто он звучит возмущенно: как же так, значит, если к вам придет обиженный... ну, допустим, еврей и попросит о помощи — вы его пошлете куда подальше? Поначалу этот вопрос меня смущал — но ровно до того момента, как я догадалась заглянуть в Яндекс и набрать там «еврейская правозащитная организация». Знаете, сколько их оказалось? Правозащитных, благотворительных, просветительных и т. д. организаций, которые совершенно официально в уставах пишут, что их цель — помогать евреям. И такая же картина у армян, азербайджанцев, татар; у любого более или менее крупного нацменьшинства в России есть свои общественные объединения, официальная декларируемая цель которых — помогать своим. Да, по национальному признаку. Всем остальным — ну, может быть, иногда, в виде исключения. Но прежде всего своим. И это нормально. Никого это не удивляет и не возмущает. Помогать своим — это норма. Не странно ли: только к нам, русским, когда мы начинаем помогать своим и защищать своих, автоматически возникают какие-то подозрения, претензии, чуть ли не обвинения в расизме и дискриминации?Невозможно ратовать «за все хорошее против всего плохого», никаких сил не хватит помогать всем подряд — и любая общественная организация вынуждена вырабатывать какие-то критерии отбора: с кем и в каких случаях она работает. Эти критерии люди выбирают, исходя из своих убеждений, интересов, личных склонностей. Есть, например, правозащитники, которые работают только с заключенными — такова их специализация. Есть благотворительные фонды, которые помогают только многодетным семьям, или, наоборот, только одиноким старикам, или только жителям такого-то города или района... Можно ли видеть в этом какую-то дискриминацию? Нет, это нормальная профессиональная организация работы. Так же поступаем и мы — мы русские националисты, поэтому мы защищаем права представителей русского большинства.Поначалу мы видели свою задачу в том, чтобы защищать русских в межнациональных конфликтах. Но чем дальше, тем чаще сталкивались с тем, что нас угнетают не только и не столько этнические преступники — гораздо чаще угнетает нас и нарушает наши права родное государство, в том числе вполне русские по происхождению чиновники, полицейские, судьи. Мало того: и в межнациональных конфликтах регулярно сталкиваешься с тем, что большая доля вины лежит на местной власти — которая (недавно я писала об этом в «Особой букве») сначала долго смотрит сквозь пальцы на безобразия, творимые какими-нибудь мигрантами или приезжими с Кавказа, поскольку получает от них выгоду; потом, когда возникает конфликт, она страшно пугается — и начинает снимать с себя ответственность, замалчивая происшедшее или действуя по принципу «Сейчас разберусь как следует и накажу кого попало». Регулярно сталкиваешься с ситуациями, когда в межнациональных конфликтах полиция или местная администрация не разбирается беспристрастно, а начинает явно подыгрывать одной стороне — и, как правило, это не русская сторона. Имея дело с нашим судопроизводством, поражаешься тому, насколько это извращенная, коррумпированная сфера, какая круговая порука царит между следствием, прокуратурой и судом, как часто очень далеко от правосудия бывает то, что там происходит. Увы, правозащитник в нашей стране, если изначально и не был оппозиционером, скоро начинает относиться к власти весьма критически — по объективным причинам. Сейчас у нас два основных направления деятельности. Первое — помощь политическим активистам, прежде всего русским националистам, неправомерно преследуемым властью за их политическую деятельность. Второе — помощь обычным людям, которые сталкиваются либо с этнической преступностью, либо с притеснениями со стороны властей, и не могут решить свои проблемы сами. Оба эти направления мы считаем равно важными, и не хотели бы отказываться ни от того, ни от другого.Скажу несколько слов о том, кого мы считаем политзаключенными и политически преследуемыми. Классическое определение полизаключенного, используемое «Амнести Интернэшнл», очень широко: политзаключенным считается любой человек, чье заключение в тюрьму каким-либо образом связано с его политическими взглядами. То есть террорист — тоже политзаключенный, он ведь взрывал и убивал из идейных соображений. С другой стороны, президент Путин считает, что политзаключенных у нас нет, и объясняет это так: в УК нет «политических» статей, только уголовные, значит, все, кто у нас осужден — осуждены как уголовники.Это, конечно, не так: у нас есть откровенно политические статьи — так называемое «антиэкстремистское законодательство», есть и люди, осужденные по сфальсифицированным уголовным обвинениям, при том, что истинные причины их преследования политические. «Антиэкстремистское законодательство» - это, прежде всего, такие статьи УК, как 282 (возбуждение ненависти и вражды), 280 (призывы к экстремистским действиям), 282-1 и 282-2 (создание и участие в экстремистской организации), некоторые также относят сюда статью 205-2 — оправдание терроризма. Сюда также относятся некоторые статьи Административного кодекса — распространение экстремистской литературы, демонстрация символики, схожей с нацистской, и т. д. Отличительная черта всех этих статей: они предлагают карать не собственно за преступные действия, а за высказывания, за выражение мнений, за демонстрацию каких-то символов, за то, что люди где-то встречаются и с кем-то общаются (даже если вообще ничего противозаконного они при этом не совершают) — и все это, по мнению законодателя, теоретически может привести к каким-то насильственным преступлениям и потому должно пресекаться и караться, даже если на практике ни к чему такому не приводит. То есть речь идет о «мыслепреступлениях», о преследовании за убеждения. И вторая черта этого законодательства — крайняя расплывчатость в формулировках, позволяющая привлечь буквально кого угодно и за что угодно. Недавно был показательный случай: русский активист из Волгограда под Новый год попал на десять суток под арест за «демонстрацию нацистской символики». Что же это была за символика? А это он у себя в Контакте выложил фото Кинчева на сцене, поющего с поднятой рукой! Поднятая рука — зига — «фашистское приветствие». Понятно, что это был только предлог: молодого человека хотели «наказать» за излишнюю, по мнению местных властей, общественную активность. Именно так обычно и используются эти статьи: во-первых, для наказания неугодных, чересчур независимых и деятельных общественных активистов — и во-вторых, просто для того, чтобы кормить целые отделы полиции, так называемые Центры «Э», которые занимаются тем, что сидят целыми днями в Контакте и других российских соцсетях, читают аккаунты разных школьников и студентов, ищут там неполиткорректные высказывания, иногда сами вступают в беседы и провоцируют людей сказать что-то неполиткорректное — а затем возбуждают дела, раскрывают дела, отправляют людей под суд, этим доказывают свою необходимость и получают за это очень неплохую зарплату. Хорошо устроились: работа кипит, а делать ничего не надо! Не будь антиэкстремистского законодательства — им ведь пришлось бы ловить настоящих преступников, террористов каких-нибудь... А террористы-то могут и сопротивляться — нет, куда проще и приятнее ловить школьников в Контактике.И другой вариант — когда человек обвиняется или осужден вроде бы за какое-то обычное уголовное преступление, убийство, мошенничество или что-то еще; однако есть серьезные основания полагать, что он невиновен, что дело против него сфальсифицировано, и сделано это по политическим мотивам. Здесь можно вспомнить историю Даниила Константинова — думаю, все вы ее знаете; молодой националист, активный участник протестного движения, человек талантливый и многообещающий, обвинен в убийстве случайного прохожего на улице — хотя во время убийства он был на другом конце Москвы в большой компании, отмечал день рождения матери, и нет вообще никаких свидетельств его причастности; тем не менее человек уже год сидит в тюрьме, и не видно конца этой дикой истории. Организация Данилы разгромлена, многообещающий молодой лидер обезврежен, остальные националисты напуганы, потому что понимают, что то же самое могут сделать и с ними... а наша политическая полиция радостно потирает руки. Можно вспомнить и более давнюю историю сапера Сергея Аракчеева, который якобы убил двух чеченцев, при том, что, как совершенно точно известно, был в это время на боевом задании в другом месте, и два состава присяжных на двух судах признали его невиновным. Но Рамзан Кадыров заявил, что дело это политическое, что «присяжные не поняли волю чеченского народа» - и русского офицера осудили на 15 лет, несмотря на его явную невиновность, и закатали в тюрьму. Есть и другие подобные случаи.Разумеется, подобные случаи всегда сложны, в каждом необходимо разбираться индивидуально. Мы придерживаемся презумпции невиновности, мы считаем, что в любом случае должны быть соблюдены все права обвиняемого; но защищать мы стараемся только тех, в чьей невиновности убеждены или, по крайней мере, в чьей виновности есть серьезные и обоснованные сомнения.Упомяну и третий тип ситуаций, может быть, самый сложный: когда человек действительно совершил какое-то противозаконное деяние, действительно виновен, однако наказан намного суровее, чем следовало бы, исходя из духа и буквы закона — и это связано с политическими причинами, с тем, что власть рассматривает преступника как политического противника и стремится суровым наказанием запугать его самого и его единомышленников. Например, молодой человек из каких-либо романтических соображений, считая себя борцом с системой, взрывает декоративную бомбочку: взрывное устройство маломощное, такое, что никому серьезно повредить не может, взрывается в каком-нибудь таком месте, где и людей-то вокруг нет — и тем не менее, молодого человека обвиняют не в хулиганстве, как следовало бы, а в терроризме или в покушении на убийство, и отправляют в тюрьму на много лет. Часто искусственное утяжеление наказания связано с тем, что к основной статье добавляют 282-ю, и делают это зачастую удивительным образом. Вспомним пример Копцева: молодой человек вбегает в синагогу с ножом, выкрикивает антисемитские лозунги, легко ранит, фактически царапает нескольких человек, после чего у него отнимают нож и скручивают. Противозаконные действия, опасные для общества? Да, безусловно. Сколько он получил за это? Шестнадцать лет! Не многовато ли? И три из них — по 282-й статье, за возбуждение ненависти к евреям! Боже правый! У кого он возбуждал ненависть к евреям? У них самих? Дело-то происходило в синагоге, никто, кроме них самих, его не слышал! Он, по-видимому, испытывал и выражал ненависть к евреям; но дополнительно ставить это ему в вину значит превращать мотив преступления в отдельное преступление, что совершенно нелепо и противозаконно. Такого рода дела, на наш взгляд, нуждаются в пересмотре. Пусть человек виноват, пусть получит то, что заслужил — но он не должен получать больше, чем заслужил, из-за того, что его взгляды и мотивы не нравятся властям.Однако, увлекаясь борьбой за политические права и за свободу политической деятельности, не стоит забывать, что политически активные люди тоже представляют собой своего рода меньшинство. А наша основная задача — защита представителей большинства. Тех, кем — парадоксальным образом, именно потому, что их «слишком много» - никто больше не интересуется и никто больше не защищает, когда к ним приходит беда.Дела «простых людей», которыми занимается РОД — очень разнообразны: это и уголовные дела, и гражданские. Это и массовые межнациональные конфликты, по итогам которых власть начинает искать виноватых — и виноватыми почему-то всегда оказываются русские; это и истории самооборонщиков, которые оказываются виновны в том, что защищали от нападения себя или своих близких; это и истории пострадавших, которые тщетно пытаются заставить полицию работать и добиться справедливости; это истории простых людей, которые испытывают на себе самодурство или какую-то мелкую корысть или мелкую подлость местных властей — вот как в последнем случае с человеком, которому мы смогли помочь: многодетный отец, глава большой семьи из города Великий Устюг своими руками на свои деньги построил для своей семьи дом — и вдруг ему заявляют, что он что-то там нарушил при строительстве, и требуют этот дом снести, под абсолютно надуманным предлогом. А главное, никакого другого дома-то нет, и, если он этот дом снесет, то вместе с женой и маленькими детьми должен отправиться на улицу, в разгар суровой северной зимы. Случай вроде бы мелкий, бытовой, о чьей-то жизни или свободе здесь речь не идет — но, как в капле воды, в нем видно и отношение власти к русским людям, к русским семьям, и то, что человек в такой ситуации, если у него нет больших денег, больших связей или очень большой юридической квалификации, оказывается, в общем-то, бессилен. Он вышел на нас, мы помогли ему составить апелляцию, второй суд он выиграл. Ну это, можно сказать, повезло. А скольким не везет?Человеческие истории обычно бывают достаточно типичны, укладываются в несколько категорий — но подробности их бесконечно разнообразны, как бесконечно разнообразны и сами люди. Работа с людьми по их конкретным проблемам — это огромная школа, которую ничто не заменит. Человек, прошедший такую школу, уже не сможет судить о людях свысока, презирать их, или подменять реальных людей и их реальные интересы какими-то своими фантазиями. И мне кажется, что каждый политик, претендующий на то, чтобы представлять интересы народа, должен такую школу пройти.И вот что еще важно: сталкиваясь с реальными проблемами, с которыми к тебе приходят люди, очень быстро понимаешь, что одной правозащиты недостаточно. Ты видишь все больше проблем, которые нельзя решить в суде — по крайней мере, только в суде. Адвокат в суде может защитить одного человека, которого в чем-то несправедливо обвиняют или как-то притесняют. Но вот в целой области идет массовое закрытие деревенских роддомов, якобы нерентабельных — так что теперь роженицы, почувствовав схватки, вынуждены ехать рожать в город, три-четыре часа по разбитым деревенским проселкам; хорошо, если есть своя машина, а если ее нет — вообще непонятно, как и на чем... Это происходит в целой области — Ярославской; а ходят слухи, что такие же процессы идут сейчас и в других областях. Люди протестуют, криком кричат, был случай — беременные в одной деревне захватили роддом и не давали его закрывать. Спрашивают: «Вот как, значит, вы боретесь за демографию? Вот ваше истинное отношение к русским семьям, к русским детям?» Все без толку: Васька слушает, да ест. Что делать? Судиться с Минздравом — можно, конечно, но на первом плане здесь должны стоять какие-то иные меры... Вот так, начиная с правозащиты, постепенно понимаешь необходимость политической деятельности, необходимость политической организации, может быть, партии, которая будет системно защищать интересы русских и решать проблемы русских в самых разных областях.
РОД начал свою работу в Москве, но достаточно быстро у нас появились региональные отделения. Сейчас у нас есть отделения в девяти регионах: они достаточно самостоятельны, я даже не всегда знаю, что у них происходит — но, как минимум, четыре-пять из них активно работают. Надеюсь, что по результатам моей поездки в Пермь, возможно, отделение РОД появится и здесь.Что именно и как мы делаем? Есть две основные составляющие нашей работы: юридическая и информационная. Команда юристов работает на телефонной горячей линии, дает консультации, при необходимости отстаивает интересы наших клиентов в суде — команда информационщиков ведет новостную ленту, освещает дела, которые мы ведем, в соцсетях и на наших интернет-ресурсах, при необходимости подключает другие СМИ. В некоторых случаях важной частью нашей работы становится сбор средств — чаще всего это происходит, когда юридическая помощь требуется людям в отдаленных регионах, где у нас нет своих юристов, и приходится обращаться к коммерческим. Работа в основном волонтерская, существуем на пожертвования.Я довольно много рассказала о жертвах, но почти ничего не сказала о героях. Действительно, кажется как-то нескромно хвалить самих себя. Просто назову имена: Матвей Цзен, Елена Вышеславцева, Александр Миланов — наша московская команда юристов. Сергей Цыркун — наш независимый партнер и друг, замечательный юрист; он работает с нами совсем недавно, но ему мы уже обязаны, как минимум, одним крупным успехом. Настасья Иванова — руководитель информационного отдела: героическая женщина, которая ездит то в вятские леса, то в воронежские степи, трясется на попутках, спит на лесопилке, переходит Волгу по льду — все для того, чтобы привести острый репортаж, который будут читать все. А также: Дмитрий Павлов, Людмила Пантеелева, Михаил Нечаев — и еще многие, всех не перечислишь, но неоценим вклад каждого из них в дело русской правозащиты.