Стоял мороз, стоял неровно шкаф,
стоял забронзовевший, грустный граф,
стояли все солдатики в коробке,
стояло всё, весь транспорт в пробке.

Стоял вопрос, извечный и упрямый
и запах застоявшийся и пряный.
Стоял какой-то шум, чужой
и светофор стоял мигающий, слепой

нащупав палкой край, остановился.
Стоял монах и за людей молился,
стоял Донецк, хохлы стояли рядом,
мать у могилы сына, взглядом

остановившимся, заламывала руки.
Стоял состав, недолго до разлуки,-
влюблённые стояли на перроне,
стояла пара и любители в вагоне.

Стоял отсутствующий, блёклый гражданин,
заляпав грязью отутюженность штанин.
Стояла очередь, толпа хотела в кассу,-
ну, приобщиться, так сказать, к парнасу.

Стоял комок, обосновавшись в горле
и солнце встало на жестянку кровли.
Стоял пейзаж с безлюдной мостовою.
Стояло всё. И облака над головою

и те стояли, словно в авангарде,
каких-то слов, неизданных тетрадей.
Стояла шлюха (большей частью раком),
своей профессией брак называя браком.

Брачующиеся, к слову, на ковре
стояли в неком потускневшем серебре.
Стоял Набоков, вперивши зрачок
в свой алчный и внимательный сачок.
2016г.

Вяло тлеет потускневшая среда,
человека в ней не встретишь никогда,
крайне редко, может тот, под фонарём, один,
заблудившийся, сутулый господин,

может нет. Кому ещё в вину
не вменяются походы на войну,
во времена безвременья глаголов
печальных прошлых и грядущих голых,

а настоящих не осталось вовсе,
я опять застыл в немом вопросе,
знак сутулости, в глазах arrivederci,
что-то суп сегодня не доперчен.

Растворяется враждебная среда,
человека в ней не встретишь никогда,
может та, бегущая на свет,
на фонарь, несёт с собой ответ,

словно ценность в бархатной коробке,
от которой и приятно, и неловко.
Всех достала эта чёртова среда,
но вопроса ей не слышать никогда.

2011, январь.

Мой плюшевый идеализм зашёл в тупик
и с детских лет я знал, что я старик,
и знал, что мир есть маленькие и большие числа,
в таком ключе всё не имело смысла,
и лишь родник,-

во сне забивший из сухой донецкой степи,
надменно игнорирую седой ковыльный пепел.
Дающий...нет не надежду, хоть и её не скрою,
но больше ощущение покоя
и мир был светел.

Вот детство кануло и сон отчётливый забыт,
как буд-то нарочито громко гвоздь забит,
шли годы и таща в постель очередную инженю,
всё повторялось это дежавю,
где вход открыт.

Ничто не нарушало простоту симметрий,
хоть не был я сторонник геометрий,
и прочих разновидностей всезнающей науки,
мне скучно рифмовать - "она рождала чувство скуки",
жизнь безбилетий.

Когда я стану стар, пойму, что слишком молод,
и это будет превосходный повод
наделать глупостей, все скажут про ребро и седину,
тогда уйду не выиграв войну,
через последний довод.

26 авг. 2010г.

Стала жизнь как перфокарта
в дырках вся, ненужным лопухом,
вдохновением поп-арта,,
шестимиллиардным тиражом

издаётся без желанья,
надо так, так делали до нас,
но такому нет названья,
разве что в последний час,

оглянуться, не поверить,
оправдать всё можно, но зачем.
Взвесить всё и всё измерить,
кто же будет новы трубачом?

Кто отыщет дверь наружу,
русским некогда, все строем на пожар,
лес сгорит, отменим стужу,
где обрез заныкал дед Макар?

Закатаем всё асфальтом,
меньше станет на одну беду,
и каким-нибудь контральтом
голоси - "дороги не найду!"

Было всё, но всё афера,
и цунами поднимает древний ил,
в дырках вся ионосфера,
а по ней гуляет Гавриил.

23 авг. 2010г.

Жизнь, кажется, наладилась и вот,
моя же муза, мне же изменяет,
и с кем. Быть может, лишь бесстыдно врёт ,
хотелось бы, но это мало объясняет

поспешные отлучки в никуда,
какие-то ночные разговоры. суета, упрёки,
и унизительным ни "нет", ни "да",
всё как-то пошленько, намёки...

Ну ненавижу женской болтовни,
бессмысленность, безнадёжность, скука,
и ты её при этом не вини,
ну что сказать ни женщина, ни сука.

2010, июнь.

Упадничество, пошлость, безвременье и скука,
единственный доступный арсенал, редеющих волос,
так мёртвыми щенками разродившаяся сука,
печально смотрит, не имея слёз.

Соплей, и тех не раздобыть, до срока,
на три десятка лет не променять тоску,
зима, но снега нет, унылая дорога
лежит в тумане от лобка к виску.

Всенехотенье вот таких тупых реалий,
чета окурков, полупьяный апельсин,
ни жив, ни мёртв, возможно только ранен,
ещё глядит, но не имеет сил,

а может быть желанья, кто их знает,
хотелки эти, юности удел,
предел, раздел,
кто это понимает,
жизнь замещается переизбытком тел.

Лишь совестно подумать, как всё выйдет,
всё будет так... а может быть иначе,
и говорить не хочется, слова пройдут навылет,
и что сказать, ну кроме: "Mi dispiace"

Вдруг у люстры потускнел второй плафон,
на неделю уже обмер телефон,
фикус тихо покрывался пылью,
где-то далеко поля с ковылью,

я по-прежнему искал себя вовне,
в основном, в картине на стене,
что-то в чашке выдыхало пар,
кто-то в этом усмотрел пожар,

он застыл в тисках картинной рамы,
телевизор задохнулся от рекламы,
от неё же обмерла соседка,
ты была когда-то как конфетка,

за окном продефилировал трамвай,
полный граждан уносящихся за край,
то ли жизни, а скорей, привычки,
сам мечтая о зелёной электричке,

ложно звякнул полоумный домофон,
в коридоре разлагался телефон,
дом застыл, всё подвергалось пыли,
ничего не зная о ковыли,

фикус, захватив весь подоконник,
доязыческий ещё окнопоклонник,
глядя вниз, не очень понимая,
что за фокус вытворяет клон трамвая,

огибая угол сентября,
для соседки не нашлось нашатыря,
а тот из августа проследовал в октябрь,
уже строил планы на декабрь,

лишних в доме не осталось вовсе,
некому застыть в немом вопросе,
и уйти, тихонько, не прощаясь,
просто рядом кровообращаясь,

те, в картине, понемногу уставали,
запятые, между делом, напирали,
ты была... уже не помню точно,
видно всё это придумано нарочно,

из окна глядели грустно сентябри,
я уже рассматривал себя внутри,
совесть заедала невпопад,
стрелки полируют циферблат,

фикус замышлял поход в поля,
видно заедает его тля,
и уже не сторонясь огласки,
трамвай лихо повернул к цеху покраски,

что-то затевалось впереди,
вот соседку откачало DVD,
выходящее за рамки усомнилось,
в правомочности того, что получилось,

лишь по-прежнему тускнел больной плафон,
ему виден был усопший телефон,
ловко кистью вписанный в картину,
стало ясно всё, но лишь, наполовину.

декабрь, 2009г.

Весна в промышленных масштабах,
с пригорка талая вода.
Мне больше ничего не надо,
а ты опять ни "нет" ни "да".

Опять бумага терпит убыль,
пространство заменив на дым,
вторгаясь инородно грубым,
холодным шёпотом своим.

Так развлекаясь, между делом,
приходит в ноябре весна,
раздвинув утлые пределы
моих поползновений к снам

отсутствующих из-за беззаконий
довольно подлого ума,
его страны, провинций и колоний
приходит бессознательная тьма.
ноябрь 09.

Элегия - прекрасная страна. Виолончель
безмерно разливалась по границам тела,
стекала с плеч, не говоря зачем,
не обсуждая, подходя к пределам

восприятия, той безвоздушной глубины,
где голос растворяется почище минералов,
и звуки, звуки те касаются спины,
точнее позвоночника, уставших штор, диванов,

всех, всех поверхностей, застигнутых врасплох,
всё становилось камертоном, звуком,-
неразбериха первых нот, затем спокойный слог,
невероятной радости переходящей в муку

и наоборот. Воспоминанья выбросив на стол
и деловито их перебирая, может
быть, вибраций указующих перстом
царь бузысходности низложен.

Но зыбок путь идущего впотьмах,
равняющего шаг на звук щемящей ноты,
отдавшись каверзам всётерпящих бумаг,
не сознавая соразмерность квоты

своей,- пунктир, отмеченный щелчками.
Соблазн без всяких сантиментов на лице,
всё сложено умелыми смычками,
что может ждать тебя в конце?..

Вопрос, увы, не замедлит шагов,
ломбард открыт, тем все довольны,
других, таких не будет берегов,
но отгоняя мысль, невольно,

хандришь, заучивая поступь в темноте,
всё усложняешь лишь по простоте
ума, но всё равно, звучит, свои презрев края
прекрасная элегия моя.

май, 09г.

...И может быть с другими, или с теми
кто больше не придёт сюда опять,
бессмысленно отмеривать недели,
всё забирая, в невозможности отдать

почти-что вакуум препарата слова
с его тягучестью спокойной тихой силы,
но всё становится каким-то уж перловым
и скучно, буд-то подняли на вилы,

или страну ещё одну признали,
открыли грипп свиной, коллайдер окропили,
сказали марсианам: "Мы за вами",
и все как буд-то бы не пили

элитный мутноватый чумэргэс. К тому же
паноптикум решительно настроен
следить за демократией из лужи
в которой главный демократ и похоронен.

И соотнесши с областью задач
параметры n-многих переменных
пустится то ли в пляс, а то ли в плачь
последний ракурс мыслей вожделенных

сверхновых, сверхмассивных стоикан,-
загрань бесчеловечности и скуки:
второе благо, первое капкан
вот и приходится баянить "про разлуки",

женоподобный, чёрствый романтизм,
очерченый лишь модными словами,
лиричны чувства, заштампован "изм",
влюблённые не ходят под часами.

Но это к слову, оттянуть момент,
в котором не хотелось сознаваться
себе. И ради смеха провести эксперимент,-
в котором будет область - не сдаваться.

Я не хочу судьбы наперекор,
есть что-то в ней от приговора.
И не хочу закапывать топор,-
простым движеньем запахнувши штору.

Поскольку не меняться есть резон,
весьма губительный, но всё же,
молчать сомненьями в последний не сезон,
едва отбрасывая тень от ложноножек,

совсем бесперспективно. Замечая пыль,
не очень-то и веришь в перемены
и вежливо, переходя на "Вы"
и кукишем в кармане, поправлять полено

в камине с электрическим шнуром,
и доблестью энергосберегающих амбиций
и с шариковым выгодным пером,
но пленный гордостью и позою патриций.

Не ровен час и положенье дел,
упрёться в положенье стрелок,
всё делал так, как я хотел,
а штору,- ну, конечно же для девок.

март, 2009г.

Вот видишь, обошлись без фраз,
безвкусно заготовленных прощаний,
и ровно вдвое стало меньше нас.
Но как-то неспокойно за плечами,

как чувствуешь упорный чей-то взгляд,
приставший как знакомый близко окрик
и обернувшись, снова, невпопад,-
а там никто, совсем никто не смотрит.

Такие игры отгоняешь прочь,
заводишь блог, ты как бы, чем-то занят,
хоть что-то в этом ступе потолочь,
не радует, а впрочем и не ранит.

Без адреса отправлено письмо,
волна не различает адресата,
и думаешь: "наладиться, году эдак... в восьмом"
и вспоминаешь, что уже девятый.

***
О.В.Л.

В какой-то день, какого-нибудь года
ты вдруг поймёшь, что не одна.
Всё неизменно, только лишь погода,-
то шаловлива, то вредна.

Всё неизменно, и почти, не стоит
вносить какой-то хаос, усложнять,
опять зачем-то сердце беспокоить,
и что-то в этом мире изменять.

Ночь дарит сон, а день заботы,
желанна и любима ты, и честно говоря,
домашние и дочь, все ждут тебя с работы,
почти-что с января до января.

В какой же день, какого всё же года
ты всё-таки поймёшь, что не одна?
Всё неизменно, так зачем погода,-
то шаловлива, то вредна?
06-08г.