Человек должен быть уверен в правоте собственных действий, в том, что он воюя защищает что-то реальное, родное, свое. А кого защищают солдаты США? После крови, убийств, насилия, постоянного страха смерти и километров туалетной бумаги в горячей точке (Афганистан, Ирак и много-много еще где) солдат США приезжает в сытую Америку, в страну Мики-Мауса и попкорна и видимо думает, нафига я там был? За кого кровь проливал? И не находит ответа, так как ответ "Сынок воевал за свою страну!" не выдерживает никакой критики.

Все правильно. Культура и нравственное воспитание людей начинается с детских садов и школы. Вот когда воспитателями в детские сады и преподавателями в школы пойдут работать отобранные люди с широким кругозором и горящим сердцем с зарплатой в несколько тысяч долларов, тогда можно будет ожидать действительного подъема культуры и нравственности.

Я не про лодки:
Николай Машковский Москва 5 часов назад
"Сталевары его послали на xyй, а Севмаш теперь обдирает сталь с недостроенных подлодок и лепит её на "Бореи". Такая вот диверсия из правительства России. И Путин, обо всём знает, но ему тоже поxyй.".
А я написал слово "*опа" и у меня текст не был пропущен.
Интересная система модерации слов.

Чем больше журналисты будут акцентировать внимание на национальности участников преступлений, тем больше будет национальная напряженность в стране и в Москве, в частности. Можно было бы просто написать, что герой-женщина-полицейский сделала предупредительные выстрелы в сторону участников драки. Без указания национальности. А так, что ни статья, то получается, что из зоопарка сбежали кавказцы и давай

Само разделение по вере уже ошибка, которая ведет за собой ряд ошибок. Вот сказано же, что Бог один, но оказывается Бог христиан это не Бог мусульман и обратно. И христиане, и мусульмане суть многобожцы. А то, что коммунисты организовали такой документ, просто смех. Ленин уже вентилятором крутится в Мавзолее.

Елена ВЛАСОВА
СКАЗКА О ПРОКЛЯТОМ НАРОДЕ
От края Миров до края Миров течет Великая Река Времени. Все смывает
она на пути своем: боль и гнев, подвиги и грехи, народы и песни. Все
смывает она и уносит в океан Вечности. Только есть в Мире раны, которые не
излечат даже воды этой реки. И проклятия с тех, кто смог сотворить такое,
тоже не смоют эти воды. Незримо тонка грань меж добром и злом, а может, и
нет ее вовсе, но есть законы, которые стоят над добром и злом, и
преступать их не дано никому.
Он был самым ободранным, нищим, грязным и худым мальчишкой в этом
славном и богатом городе. Он пытался красть, чтобы быть сытым - его ловили
и нещадно били, он пытался искать честную работу, но никто не соглашался
нанять его даже за миску с похлебкой, он просил милостыню, но милосердие
человеческое было не для него. Вечно голодный, грязный, битый и вонючий,
он находил себе ночное пристанище под городскими мостами, а еду - на
городской свалке. Казалось, его знали все, и все питали к нему
необъяснимое отвращение, и даже совсем не злым людям доставляло
удовольствие как-нибудь задеть или унизить его. Впрочем, когда над ним
издевались, то, натешившись вволю, часто швыряли в грязь мелкие монеты и с
удовольствием глядели, как он, затравленно озираясь, вылавливает их
оттуда. И что же удивляться, что при такой жизни мальчишка ненавидел
людей, ненавидел и мечтал о мести. Ночью он забивался в какую-нибудь дыру,
чтобы не нашла городская стража и, пытаясь так завернуться в свое тряпье,
чтобы хоть немного согреться, грезил о том, как придет день его торжества,
день, когда он рассчитается со всеми своими обидчиками - со всем Миром.
Шло время, он рос, но был так худ, что невозможно было определить его
возраст. Да и жизнь его не менялась, все было по-прежнему. Но однажды
случилось так, что в город пришел караван работорговцев с дальнего Запада.
И когда за попытку бежать наказывали на городской площади восьмерых рабов,
он увидел существо еще более жалкое и несчастное, чем он сам. Это была
девочка, одна из тех, кто хотел бежать. Тихонечко всхлипывая, перенесла
она удары плетьми, но когда раскаленное железо коснулось ее спины,
отчаянный крик взметнулся над площадью, и девочка, вырвавшись из рук
палачей, бросилась в толпу. Мальчик стоял на отшибе; никто не хотел
портить себе развлечение, находясь рядом с таким, как он. Мальчик стоял, и
душу его переполняла радость, ведь он был по одну сторону жизни, а они все
по другую, и когда они мучили друг друга, ему было хорошо - так же как им,
когда они издевались над ним.
Пускай, так им и надо, меньше будет работы,
когда придет его час. Но все эти мысли исчезли в тот миг, когда девчонка,
бросившись в толпу, вдруг рванулась к нему, и он увидел совсем рядом ее
полные боли и ужаса глаза. И когда она, не помня себя от страха, вцепилась
в него изо всех сил, он не отшвырнул ее в сторону, а рванул за собой,
куда-то вглубь лабиринта нищих кварталов, которые знал, как свои пять
пальцев, и где поймать их не было никакой возможности.


Он не знал, что все это видели двое, стоявшие на высокой башне
прекрасного дворца.
- Что это? - спросил один из них, молодой воин в темном дорожном
плаще.
- Не пойму, - ответил ему старик в роскошном одеянии из тонкой
серебряно-синей шерсти.
- Но ведь это один из Проклятых.
- Да, он только один у нас в городе.
- Нет. Она тоже...
- Невероятно.
- Пусть в них кровь одного народа, но ведь Проклятие сильнее крови...
- Но ведь это случилось, ведь он не оттолкнул ее... Может быть,
пришла пора?
- Во всяком случае, уладь это дело. Пусть их не ищут. Конечно, мы не
можем им помогать, но ведь это не помощь...
- Это не помощь. Проклятые все равно идут по своему пути, и не нам
облегчать его. Но посмотрим...


Он почти донес девочку до своего убежища: грязного подвала рухнувшего
при пожаре дома (или, скорее, хибары) на самой окраине города. Отстраивать
хижину не стали, жители ее исчезли, а он обзавелся тем, что считал своим
домом. Девочку он уложил на кучу тряпья (она потеряла сознание от слабости
и боли). Потом сходил за водой, благо река была недалеко, осторожно напоил
ее, смочил лицо. Да, смотреть на это создание было страшно даже ему, а он
думал, что привык ко всему. Но так незнакомо странно сжималось его сердце,
когда он думал о том, что ей пришлось перенести. Волосы свалялись, кожа,
покрытая язвами, шрамами и рубцами, обтягивала кости. Плетьми ее били не
жалея, и страшной была рана на спине, оставленная раскаленным железом...
Она долго болела, металась в горячке, кричала, но он понимал только:
"Не бейте меня, не бейте меня!" И все это время он приносил ей поесть,
поил водой из реки, обтирал мокрыми тряпками горячее тельце. Он не раз
досадовал на нее за то, что не мог ее бросить, но не бросал. Ему
приходилось сносить много больше обид и ударов, ведь надо было кормить и
ее. Но вот однажды, когда он вернулся, девочка полусидела на своем ложе и
пристально смотрела на него. Ох, сколько горькой печали было в ее темных
глазах. Он, застыв, смотрел на нее, она тоже не говорила ни слова. Так они
молчали долго-долго.
- Вот, я принес поесть.
- Спасибо тебе.
- Хочешь пить?
- Скажи, почему ты помог мне, ведь ты же такой же Проклятый, как и я.
- Проклятый?
- Ну да, мы все, весь наш народ. Мы Проклятые. - Не по-детски
серьезным был ее голосок.
- Я не знал этого.
- Я тоже не знала, и не должна была знать, а потом... Но почему ты
помог мне?
Он угрюмо насупился и, отведя глаза, ответил:
- Тебе было хуже, чем мне...
Это был и ответ, и не ответ, но она устало опустилась на тряпки и
заснула. "Она такая слабенькая и маленькая, а эти люди мучили ее. Ничего,
теперь для того, чтобы замучить ее, им придется убить меня."
Девочка стала поправляться, и они все чаще и чаще бывали вместе. Она
рассказывала ему о Мире, она много знала.
- Раньше я жила совсем не так, и не знала, что Проклятая. Меня даже
любили. Но потом пришлось заплатить за все...
Она учила его читать и писать, рассказывала легенды и историю Мира,
пела песни.
Но всегда глаза ее были полны печали, и так ничего и не сказала она
ему о "Проклятых". А он, бродя по городу в поисках добычи, все время
помнил о ней, и каждый раз приносил ей какой-нибудь подарок, пусть
раковину, цветок, камешек, но приносил обязательно, он знал, что она ждет
его. И она в самом деле все время его ждала. Так и жили они только вдвоем
против всего остального Мира. Но что-то изменилось. Не было уже ненависти,
застилающей глаза кровавым туманом - нет, конечно, со всеми следует
рассчитаться, но это как-нибудь потом, а пока надо, чтобы ей было хорошо.
Так думал он и улыбался, а о том, что думала она, не знал никто, печаль ее
глаз скрывала ее мысли. И только однажды, когда вечером сидели они у
костра, она вдруг как-то иначе взглянув на него, тихо прошептала: "Уже
скоро". А потом долго плакала, уткнувшись ему в плечо. Он не понимал ее
слез, но успокаивал, гладил, говорил что-то глупое и ласковое, а сердце
так и рвалось на куски от этих ее слез. Ведь их было только двое в целом
Мире - против целого Мира.
И вот однажды, ярким солнечным днем на город обрушилась тишина...
Смолкли стражники и собаки, торговки и фонтаны, не слышно стало шума
деревьев. И под эту тишину, как под звуки фанфар, вошел в Северные ворота
величественный караван. Но почему-то никто не любовался на прекрасных
коней, на их всадников в драгоценных одеждах, на старца с белоснежной
бородой, ехавшего в носилках и высокомерно-презрительно глядевшего вокруг.
Обычно такое зрелище собрало бы толпу зевак и стражникам пришлось бы
расчищать путникам дорогу. Но сейчас все спешили разойтись, не встречаться
с пришельцами взглядом. А караван миновал центр города и направился к
нищим окраинам. И через несколько часов в шатре, что поставили всадники на
берегу реки, беседовал старец с мальчишкой, которого почти силой доставили
сюда. Но старец не издевался над ним, наоборот, глаза его смотрели ласково
и сочувственно. Он сам подложил оборвышу под спину подушки златотканой
парчи, сам принес мясо, вино, сладости. И теперь сидел и глядел, как
мальчик жадно ест, испуганно и восхищенно озираясь.
- Не бойся, Мальчик, здесь тебе ничего не грозит.
- Зачем я здесь? Господину угодно позабавиться?
- Нет. Мне нужно поговорить с тобой. Но сначала слушай. Ты скоро
станешь взрослым. Ты, конечно, не знаешь сколько тебе лет, но это знаю я.
- Кто ты?
- Я один из старших нашего народа. И ты тоже один из народа...
- Проклятых, - тихо сказал Мальчик.
Старец нахмурился. - Не говори о том, чего не знаешь. Проклятыми нас
прозвали эти земляные черви, - он кивнул куда-то в сторону, - а на самом
деле мы мудры, несметно богаты, бессмертны. И ты один из нас.
- Но почему...
- Не перебивай. Ты еще не стал взрослым. Когда станешь - получишь
все, что пожелаешь, и сможешь отомстить, а потом будет, как захочешь. И
забудешь свою юность, как кошмарный сон. Ну как, хочешь этого? - голос был
медово-вкрадчив.
Мальчик судорожно кивнул.
- Но для этого тебе надо выполнить два условия.
- Да!
- Первое - передать свое проклятье своим детям. И второе - продать
свою могилу.
- Что?
- Продать свою могилу.
- Кому?
Старик рассмеялся.
- Он придет к тебе, как только ты произнесешь слова проклятья.
- Проклятья?
- Ну да, ты же должен передать свое проклятие.
- Кому?
- Какой же ты непонятливый! Своим детям, я уже говорил...
- Я должен буду проклясть своих детей?
- А тебе не все равно? Тебя прокляли твои родители, ты передашь
проклятие своим детям, они - своим. Так было и будет. Ты же не хочешь жить
по-прежнему?
Мальчик содрогнулся.
- Нет.
- А кроме того, ты получишь свое настоящее имя.
- Да-а, - задумчиво произнес мальчик.
- Я не тороплю тебя, приходи сюда завтра, когда решишь. А теперь
ступай.
- Сейчас, - и мальчик принялся собирать в вышитую салфетку самые
вкусные кусочки.
- Ты не наелся?
- Это не мне. Я хочу порадовать одного человека. - Он весело поглядел
на старика. - Ведь должны же мы отпраздновать нашу новую жизнь.
- Вашу? - Брови старика нахмурились.
- Ну да. Не думает же господин, что я брошу ее.
- Кого ее?
- Ну-у, свою девочку. Она такая же бедная, как я, у нее тоже ничего
нет. Мы всегда вместе, ведь ей еще хуже... - он завязал салфетку.
- Стой, - голос старика звучал теперь по-иному. - Ты что, хочешь
разделить свое счастье с тем, кто еще проклят?
- Она очень хорошая. Я никому не позволю обидеть ее. И если я буду
богат, то у нее будет все самое лучшее, и она перестанет бояться... - в
глазах мальчика была мечта, но старик вдруг громко и зло расхохотался.
- Ну нет, мой милый. Это все тебе одному. Ты своим счастьем ни с кем
не будешь делиться. Просто не сможешь. Запомни это. Даже если она будет
умирать от голода, ты не подашь ей корку хлеба. Понял? Они сейчас все
против тебя, бьют, гонят, издеваются. И когда ты сможешь все изменить, ты
изменишь все только для себя, ни для кого больше. Так что забудь о своей
подружке. Забудь навсегда.
Он еще не кончил говорить, а мальчик уже мчался по узким улочкам,
прижимал к груди узелок с фруктами и сластями. Вот и их конура. Он нырнул
вниз. Она сидела на травяном тюфяке и ждала его. И он улыбнулся. И
раскладывая добычу на плоском камне, что служил им столом, стал
рассказывать о своей встрече.
- Он дурак, как это я могу бросить тебя? Просто нам обоим будет
хорошо. А дети и могила - это чушь какая-то...
- Нет, - ее голос звучал как-то странно, и он поднял голову и увидел,
что она плачет.
- Нет, это не чушь. Я не говорила, я очень боялась, что ты бросишь
меня. Понимаешь, мы так живем, потому что наши родители нас прокляли. Это
проклятие передается и передается, потому что никто не хочет брать его на
себя, понимаешь? А мои родители, хотя и прокляли мен - ну, не меня, а
своих детей, а получалось, что меня - они меня любили. И сначала я жила
неплохо, как служанка в своем доме. А потом старшие узнали и мне стало
хуже, чем всем... чтобы все сравнять.
- Но почему...
- Это так получилось давно. Мне рассказала мама. Они тогда жили еще
на своей земле. Понимаешь, сейчас у нашего народа нет родной земли, а
тогда была. И вот что-то случилось, и они все... Ну, они говорят, что
прошел кровавый дождь по нашей земле. И пришли Хранители. А они их убили.
Это Враг затмил им разум, но потом, когда они проснулись и увидели, что
сделали они... - она всхлипнула и, вытерев слезы, холодными пальцами взяла
его за руку.
- Вообще, когда они увидели, что сделали в безумии со своей землей,
они испугались. Они ведь все убили... И это стало их Проклятием. Но они не
захотели его искупать, понимаешь. Тогда еще можно было что-то сделать. А
Враг ждал их решения, и когда понял, что они согласятся на все, предложил
передать Проклятие своим детям и продать свои могилы. И они согласились
вот так уйти от расплаты. И наш народ ушел с проклятой и проданной, но
своей родной земли, и стал бессмертным скитальцем. Старшие - они все это
помнят...
- А-а... У всякого человека должны быть родители, дети и могила в
своей земле?
- Вот-вот. У нас нет родителей, они прокляли нас, наших детей мы
проклянем сами, а могилу свою в родной земле продадим врагу. И будем
мудры, богаты и бессмертны.
- И если у меня будет сын, он будет жить так же, как я?
- Да, а ты будешь счастлив, и плевать тебе будет на него. А если не
плевать, то узнают Старшие и опять сделают все как надо. Никому не хочется
платить за всех.
- Но почему он сказал, что я не смогу ничего сделать для тебя?
- Ты перестанешь быть человеком. "Родители, дети и могила в своей
земле". У тебя не будет ничего человеческого, и ты перестанешь быть
человеком.
- А ты? Ты тоже потом?..
Она уткнулась в его худое плечо и заплакала, горько, по-детски...
- Я боюсь одна отказываться, я не выдержу всего одна, понимаешь.
- А я?
- Что ты?
- Ну, я могу ведь тоже отказаться.
Она подняла залитое слезами лицо.
- Нет, ведь тогда это будет ужасно, ты так будешь мучиться...
- А ты...
- Ты просто ничего не знаешь, а я знаю...
- Пусть я не знаю, но я тебя не оставлю. Им не оставлю. Знаешь,
вместе легче быть даже проклятыми... И перестань реветь, нос распухнет.


И на следующий день он сказал Старшему Проклятого Народа:
- Нет.
И ужас застыл в глазах Старика.


А Двое, взявшись за руки, в тот же день вышли из Города. Неся на
плечах тяжесть Проклятья, они отправились искать свою землю. Ту, залитую
кровью, оскверненную, преданную и покинутую их предками. Ведь только там
они могли помочь и себе, и своему народу. Тяжел и страшен был их путь.
Никто не протянул им руку помощи, ни одна дверь не открылась им навстречу,
никто не встал на их защиту, никто не поделился хлебом. Их гнали,
проклинали, ненавидели, а они все шли и шли. Горы, леса, пустыни, моря,
стены, все прошли они, и мрак сгустился над их головами. И не оставалось
уже сил и надежды, и был только тот, кто шел рядом, его тепло и свет. И
светлая полоска зари на восходе солнца. И они уже знали, что идут тем
путем, каким бежали от ужаса своих дел их предки. И на этой дороге поднял
он Меч, а она Цветок, что обвивал клинок Меча и не завял с тех пор, как
был брошен здесь недостойной рукой...


И вот их путь был окончен, Двое вернулись домой. И, держась за руки,
с ужасом и болью смотрели вокруг. Ибо тысячи лет лежала неизменно
израненная, залитая кровью земля, укрытая вечным и черным мраком. И кровь
не высохла, и раны не исцелились за все прошедшие века...
- Вот мы, - тихо сказал Он, сжимая Меч. - Мы пришли, мы не продали
своих могил. Прими нас...
Молчала окровавленная Земля, молчало черное небо.
- Вот мы и вернулись, - всхлипнула она. - Но даже эхо не ответило ей.
- Мы проклятые, но мы вернулись домой. Прости нас.
И вдруг разом, совсем обессилев, она выронила из рук цветок и упала
на землю. А он не успел подхватить ее, опустился на колени и изо всех сил
старался отыскать следы жизни в ее измученном теле. И слезы текли по его
лицу, и не видел он, как над их землей, очищая и даря покой, возвращая
жизнь Ее жизнью и Его слезами, зажигались в небе вечные светлые звезды.