«Я – ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛКОГОЛИК»
Писательница Виктория Токарева

Двадцатичетырёхлетняя Вика Токарева стала знаменитой с первым опубликованным её рассказом «День без вранья». Было то в 1964 году. За минувшую четверть века ею написано полдюжины книг, повестей и рассказов, четырнадцать киносценариев, обретена широкая популярность.

- А как вам работается нынче, в эти шаткие, смутные времена?

- Перестройка коснулась каждого человека, и творческая интеллигенция благодарна Горбачёву за гласность, за возможность путешествовать, ездить по миру. За двадцать лет застоя я была всего пяти соцстранах. А за последние четыре года объездила всю Европу по нескольку раз: Франция, Италия, Голландия, Швейцария, Британия – везде, где выходили мои книги.
А на вопрос, как работается, отвечу - как всегда. Политическая обстановка не влияет на меня. Писатель не может настраиваться или перестраиваться (если он не халтурщик, конечно). Я – литературный алкоголик, работаю по двадцать месяцев, потом по два-три месяца не работаю. Просто живу. Проходит период накопления. Я люблю оба состояния: отражать жизнь и просто жить. В самой жизни тоже очень много творчества.

- На ваш взгляд, действительно ли Россия – последняя читающая страна? И разучимся ли мы любить серьёзную литературу, когда наступит сытость?

- Я так не думаю. Тот, кто читает – всегда будет читать. Это духовный хлеб. А тот, кто не читал, - соответственно. И сытость тут не при чём. Что касается до моих книг – они неэлитарны, демократичны. Я не боюсь наступления сытости.

- Бывая за рубежом, вы, вероятно, встречаетесь с эмигрантами, коллегами по перу, по кино. Отчего они, по-вашему, не возвращаются? Только ли из-за материального неблагополучия?

- Владимир Войнович на этот вопрос ответил так: надоело «спасибо» говорить. На Западе заплатил деньги и получил всё, что хочешь: дом, машину, колбасу. И не надо никому кланяться. А здесь приходится на уши становиться. Те, кто отвык унижаться, не хотят повторить это в своей жизни. Мы же притерпелись к унижению (на всех уровнях), как к дурному запаху, и уже не замечаем его.

- А у вас не возникает желания эмигрировать?

- Есть люди, которые могут жить в любой точке планеты, они считают, что состав почвы везде одинаков. Я могу жить только в русском языке, в русском характере. А без колбасы я проживу, тем более, что она вредна. И сахар тоже вреден. И табак.

Однажды я позвонила Войновичу (из Цюриха): «Рад, что живёшь в капитализме?». Он ответил: «Лучше так, как ты, - попутешествовала и обратно на свою улицу Довженко». И это верно.

- Какого вы мнения о том, что вашу фамилию нередко пишут через запятую с Людмилой Петрушевской?

- Я очень люблю Петрушевскую. Мы пишем примерно об одном – о жизни. Но она воспринимает жизнь через боль, а я – через надежду. Коротич однажды ей сказал: вас бы с Токаревой смешать в одной кастрюле и разлить по банкам. Получилось бы то, что надо. За точность цитаты не ручаюсь, а смысл в том, что если её «чернуху» разбавить моей романтикой, получится нужная пропорция.

Я люблю Петрушевскую, Толстую, Астафьева, Искандера – многих и многих русских писателей, однако настоящую близость, почти идентичность чувствую я с Сергеем Довлатовым. (Я хотела написать ему письмо, разыскать, а он взял… и умер.). Довлатов пропускал действительность через тот же фильтр, что и я. Но у него это получалось лучше.

- У вас есть девиз, изречение, коим вы руководствуетесь в жизни?

- Не то чтобы девиз. Но я стараюсь полюбить свои неприятности. Если они пришли и от них никуда не деться – надо их любить.

- Вы пишите, опираясь на свой жизненный опыт?

- Опыт плюс воображение, плюс обработка замысла. Рассказ отличается от реальности столь же, как живопись от фотографии. Похоже, но не одно и то же. Мне кажется, у творческих людей в мозгу есть антенна, что ловит волны особой частоты. И вот я включаю антенну – ловлю и записываю.

- Ныне множество интеллектуалов «ушло» в государственную деятельность: писатели – были в президентском совете, Гавел – первый человек в Чехо-Словакии и даже американский посол в Москве Матлок – поэт и переводчик. Что вы об этом скажете?

- В одной из давешних телевизионных передач мне показались забавными Татьяна Толстая и критик Андрей Мальгин. Они «сковыривали» Союз писателей, пытались объяснить, что он не нужен.
Толстая – замечательная писательница. Мальгин – блестящий критик, но в этой передаче оба походили на группу захвата – «я и моя Мурка раз пошли на дело». Декоративная Толстая, мрачный красивый Мальгин в кожанке врывались в высокие кабинеты и совали под нос микрофон, как кольт.
Если интеллигенция участвует в политике, то пусть привносит в неё именно интеллигентность. Я против агрессии в утверждении добра. «Добро должно быть с кулаками» - не по мне. Добро с кулаками – это нечто очень большевистское. «Группа захвата» сваливает большевиков большевистскими методами.

- Как вам кажется, вы управляете обстоятельствами или они вами?

- По правде сказать, я ничем не управляю. Когда у меня случается непорядок в жизни и в душе – я ухожу в литературный запой и прячусь от бесцеремонности и грубости жизни. А когда я заканчиваю работу, то выхожу из неё не опустошённой, а наполненной.

- Ваше представление о счастье и несчастье?

- Несчастье – это война, смерть близких и неизлечимый недуг, о котором знаешь. Все остальное – счастье. Шаман из племени удэге сказал: «Счастье – это сама жизнь, и не надо искать иного».

«Вечерняя Москва», декабрь 1990 года