в средние века на территории "русской равнины" было три центра силы- это Московское княжество, Великое Княжество Литовское и Казанское ханство, все они равнозначно могли получить власть над этой территорией.Москва победила потому, что была одинока в своих устремлениях. У ВКЛ сюзереном был Рим, у Казани Стамбул. у Москвы за спиной никого не было, но и действовать согласно планам сюзерена, а не своим, она не должна была, и рассчитывала только на свои силы. Вт отсюда идёт -"отступать некуда! Позади Москва!", У литвы позади был Рим, у татар Анкара, и где они? Лучшие из татар в Анкаре, некоторые из ливов в Риме, а земли под Москвой

Вот интересно. Императора Николая2 РПЦ причислила к сонму почитаемых личностей,ну, типа Александра Невского, Ушакова, Ильи, который Муромский. Обозвали страстотерпцем. И на иконах его со всей убиенной семьёй изображают( или ....рожают?!), но не суть.И многие думают, что типа- Ага!! Пострадал царь батюшка за веру православную! Положил жизнь свою, да и семьёй не побрезговал! И надо бы народу православному за грех жуткий каяться, прощения у помазанников просить, и отростки Романовские привечать на Руси, что бы небо над нами смилостивилось.Одно эти недоумки не понимают, что церковь на Руси была и при Рюриковичах, и при Романовых, и при Виссарионычах, но кроме царевича Дмитрия, ни-кто из царских фамилий в пантеон не возведён. Донской и Невский бились за Русь, и по сути владельцами, или из семьи владетелей, православной Руси не были. А ведь были и Цари успешные, и Императоры трагически убиенные.За что же такое внимание Николаю №2.А он является напоминанием Всем, кто берётся править Россией и не справившись, скидывает груз забот с плеч, расчитывая пожить в своё удовольствие.Намёк всем, что не только он сам за погибель России ответит, но и семя его, и род его по прямой линии с корнем из жизни вырван будет.

И наши комментаторы рассказывают о том, что песню исполняли на палубе Титаника.
С придыханием и подвздохом.
А что пели на палубе Варяга? Да не пели они! И по всей Цусиме потом, не пели!
Ругались,крыли матом верхи, поминали мать, но не пели,
потому что смерть есть смерть, и она страшна.
Но смерть-есть переход к лучшей жизни, но радоваться и ждать её, ....
"Не беги от смерти, но и не прибегай к ней, не стремись, но и и не пытайся уклониться"

и как, вам креативным рассказать о своей прабабушке, которая прожила в коммуналке в Новосибирске, где прижимом для двери служил кусок рельса засунутый в чулок?
Кусочек, неподвластный силам пятилетнего патцана, но чулок,созданый в те времена вполне его удерживал. пять-семь кг. не знаю, помню, что когда я пытался утащить его в старонку, трудясь двумя руками, и пыхтя от усердия, прабабушка одной рукой отбирала у меня это, а второй успокаивала правнука.
Помню, что у неё был Орден Трудового Красного Знамени.
Медаль За Победу.
Помню какая она была добрая, но кусок шпалы одной рукой?
Орден? И умерла, так, что бы не помешать близким.
Да пошли вы все! С белыми, жёлтыми, голубыми лентами. Вы все креативные, успешные, состоявшиеся.
Моя прабабушка не попадала в ваши критерии, не получила класного образования, хотя училась в царской гимназии. Не смогла выразить себя, хоть и работала в профсоюзе, но в любом случае, когда всё её поколение умрёт, останется Орден Трудового Красного Знамени за номером......е
Моё дело сохранить эту награду, я не претендую на посмертие, но что останется после вас?
Я снесу в будущее награду предка, пусть я ничто, но память о моей прабабушке выгравирована на обратной стороне ордена.
Я умру, зная, что моя праматерь служила достойно стране, а я так, последыш.
Чем Вы перед Вратами похвастаетесь? Белой лентой на лацкане? Предками в системе распределения? Отцом отмазавшимся от армии?

А вы знаете, как в сапогах перейти реку?
Не важно, юфтевый, кирзовый, или резиновый сапог.
Вы помните, как поток воды обнимает голенище? Прижимает его к икрам, обтягивает холодом и током воды? Журчит вкруг сапогов и заставляет поддёргивать голенища, что бы их не перехлестнуло студёной водой. И ты как журавель,высоко вздёргивая ноги, шагаешь по перекату, боясь попадания чарки хладной воды, с тех брызг, что устраивают вкруг тебя, водный праздник.

Шоу маст гоу он.
музыкальная фраза, освящённая нашей интеллигенцией. Фредди, о, МЕркури! Спел.
"Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий.."
"..я допеть не успел..". не кажется ли вам, что говорят об одном.
Но, но один требует продолжения банкета, а другой права спеть на издыхании?
Один идёт на амбразуру с гранатой, другой с миллионным билетом в банк на размен.
Один умер, сорвав сердце, другой," Шоу маст.." проставив задницу.
".хоть немного ещё постою на краюю!!!"- это не Фредди пел.

А прекиньте! 90ые годы( бля замотался искать запятую она машина мне выдаёт большую Б)
Так вот 90ые народ в раздрае запятая денег йок запятая кругом кирдык полнейший.
народ? теряется.
Теряется по полной программе. Кто-то идёт в пьянство, кто-то рубится с реальностью, а кто-то
?? Кто ? Идёт в церковь, мало таких, десятые дол процента,
Спрашивают у батюшки, кого-то отправляют на работы, а кого-то в монастырь, на послушание,
Да! О чём я хотел сказать! Таких послушников, может 20-30человек, но они за веру,
они глотку перегрызут. Пока их упокоят, трупов будет немеряно, я не намекаю.
Просто прямо говорю, что за послушниками пойдёт паства, и мы завалим,
Нет не паства, а простой народ.
Нам нужен поводырь. А с ним, мы порвём этих чужаков

Русские
— это русская идея, т. е. то, чего никогда не было и чего никогда не
будет, и поэтому мы возможны как метафизическая конструкция, как
спекулятивный объект, на котором записываются наши несбыточные желания.
Мы их одной рукой пишем, а другой отсрочиваем, и много узоров нарисовали
мы на объекте, но нет на нем одного — национального. Мы не нация,
потому что, если бы мы были нацией, то мы бы не были идеей, а мы — идея и
поэтому нет следов нашего эмпирического существования. Для нас Россия —
это то же, что для Германии — культура или для Франции — цивилизация.
Русский мыслит и чувствует не национально, а территориально, или, что то
же самое, телесно, т. е. державно. Вот когда мы так мыслим и чувствуем,
мы — русские, и есть что-то, что мы не можем не знать, но не сознанием,
а телом, вернее, сутью тела, нутром. А кто ты там национально — это
дело десятое.(C) Фёдор Гиренок

Не моё: (C) Delet c Усадьбы Урсы(C)
У
бандербложки Божены было плохое настроение. Поэтому она сидела на
финиковой пальме и ела финики. Чем больше она их ела, тем лучше у неё
становился аппетит. Но настроение почему-то не улучшалось. Божене было
вкусно, но грустно.

И тут Божена увидела Медведева. Медведев тоже увидел Божену и крикнул:

— Божена! Каа передавал тебе демократию!

— Спасибо! — сказала Божена. Она слезла с пальмы, вытерла ладошки о траву и протянула руку: — Давай!

— Что? — не понял Медведев.

— Как что? — удивилась Божена. — Демократию. От Каа. Давай её сюда.

— А у меня, — сказал Медведев, — её нет.

— А где она? — заволновалась Божена. — Куда ты её дел?

На всякий случай Божена заглянула Медведеву за уши, но там, за ушами, никакой демократии действительно не было.

— Ты её потерял! — закричала Божена. — Признавайся, ты её потерял, да?

Медведев хотел что-то сказать, но так ничего и не сказал, потому что айфон он оставил дома и не знал, что ему говорить.

— Ну вот! — всплеснула руками Божена. — Я сижу и жду самую нужную демократию, а он её потерял! Где ты её потерял? В Ливии?

— Не знаю.

— «Не зна-а-ю»! — передразнила Божена Медведева. — Показывай, где ты бежал?

Божена и Медведев стали искать демократию. Они заглядывали в Белорусию и шарили в и на Украине.

— Какой она был, моя демократия? — крикнула Божена Медведеву, раздвигая
траву и разглядывая землю, на которой, к сожалению, ничего не было. То
есть там были разные Качинские и Орбаны, но не было демократии.

— Сейчас, сейчас вспомню, — наморщил лоб Медведев, — вот… Каа сказал: передай от меня Божене народную демократию!

— Народную! — ахнула Божена, и ей стало ещё обидней. Потому что даже
когда что-нибудь суверенное потеряешь — и то обидно, а уж когда
народное…

И тут перед Боженой и Медведевым появился Навальный. Он сразу догадался, что Божена и Медведев что-то ищут.

— Потеряли? — спросил Навальный. — А тут искали? — Навальный деловито заглянул за ближайшую Молдову.

— Искали! — вздохнул Медведев, - там одно Приднестровье.

— А там? — Навальный заглянул за соседнюю Абхазию.

— Там не искали! — с надеждой кинулась за Навальным Божена, но быстро выскочила оттуда морщась и мотая головой.

Навальный бежал по лесу и быстро заглядывал за всё подряд, крича, что он
«всех быстро выведет на чистую воду и всех снимет». Божена бежала за
ним и на всякий случай ещё раз заглядывала за то же самое, призывая
снимать. А Медведев плёлся позади и никуда не заглядывал, потому что
шёл, виновато опустив голову. Зато он смотрел под ноги и не вступал в
отличие от друзей в особенно морщастые места.

— Тут нет! И тут нет! И тут! — говорил Навальный всем и каждому, не
пропуская ни одного хомячка. Потом он остановился и спросил: — А что мы
ищем?

— Демократию! Демократии ищем! — объяснила Божена.

— Так! — сказал Навальный, которому сразу стало совершенно ясно, что ему
ничегошеньки не понятно. — Давайте рассказывайте, с чего всё началось?

— Каа передал Божене демократию, — начал Медведев.

— Что же ты без подробностей рассказываешь? — перебил Медведева
Навальный. — Ты подробности тоже рассказывай. От кого Каа передал Божене
демократию? От Макфола?

— От себя! — сказал Медведев.

— Он её нёс-нёс… — стала рассказывать Божена, — нёс, нёс, нёс, нёс, нёс,
нёс… И не принёс! А демократия был народной! А он её потерял! И не
знает где…

— Видишь ли, Божена, — задумчиво сказал Навальный, — демократия,
особенно народная демократия, — это такая штука, что, если её потеряешь,
лучше и не искать. Это даже к счастью. Мы сделаем так. — Навальный
повернулся к Медведеву — Медведев, беги к Каа и попроси у него ещё
немного демократии Для Божены! Понял?

Медведев, конечно, сразу всё понял и помчался к Каа.

Каа лежал на полянке среди красивых белых нашисток и грелся на солнышке.

— Медведев! — обрадовался Каа. — Ты только посмотри, нет, ты лучше
только потрогай, какие прекрасные нашистки! Нет! Ты только понюхай и
сразу поймёшь, какие они прекрасные!

— Очень прекрасные, — сказал Медведев, которому, конечно, хотелось бы
поскорей перейти к делу, если бы не Каа. — Каа, — начал Медведев, — ты
можешь…

— Могу! — воскликнул Каа. – Нашистки восторженно затрепетали.

— У тебя есть… — опять начал Медведев.

— Есть! — закричал Каа. — Есть! У меня всё есть, и я всё могу, потому что у меня сегодня прекрасное настроение.

— А ты не передашь…

— Передам! — воскликнул Каа.

— …Божене ещё немного демократии? — наконец договорил Медведев.

— Пожалуйста! — согласился Каа. — А я то думал… Да с удовольствием!

Тут Каа взмахнул хвостом так, как будто у него была шляпа и он её снял, а потом немножко ею помахал.

— Медведев, — сказал Каа, — передай от меня Божене ещё демократии!

— Народной? — спросил Медведев.

— А то! Как Фольксваген. Офигенной! — Каа ещё раз взмахнул шляпой, которой у него не было.

— Спасибо! — обрадовался Медведев и помчался обратно.

Божена и Навальный окружённые парой десятков восторженных хомячков ждали Медведева с большим нетерпением.

Наконец они услышали, что Медведев бежит. Они услышали ещё издалека,
потому что Медведев торопился и бежал очень громко. Он всегда бегал
громко, всюду умудряясь найти посудные лавки.

— Ну? — кинулась к Медведеву Божена. — Как? Передал?

— Пе-пе-пе-передал! — выдохнул Медведев. — Каа передал тебе ещё немного демократии!

— Ура!!! — закричала Божена.

— А какой демократии он передал? — подозревающе спросил Навальный. — Народной или суверенной?

— Офигенной! — сказал Медведев. — Офигенной! Как Фольксваген!

— Ой! — обрадовалась Божена. — От Меркель! Немецкие я их больше всего
люблю, эти демократии. Навальный вспомнил о Макфоле и согласно кивнул.
Ну, скорей, скорей, — запрыгала она вокруг Медведева, потирая руки. —
Давай её скорей, пока её не угнали!

— А… — запнулся Медведев и посмотрел на Навального. Потом он посмотрел на Божену и сказал: — Ооо! Эээ!

— Ой! Медведев! — испугалась вдруг притихшая Божена. — Почему ты опять мне её не даёшь?

— А я… — тоже очень тихо сказал Медведев, — а я… а я его тебе уже дал.

— Когда? — поразилась Божена.

— Вот сейчас.

— Ничего ты мне не давал! — закричала возмущённая Божена и показала Навальному пустые руки.

— Не давал! — решительно подтвердил Навальный. — Я видел! Эти руки ничего не крали! По крайней мере сейчас!

— Аааа, — набрала воздуху Божена, — аааа, — набрала она ещё больше
воздуху. — Ааа, — набрала она воздуху ещё немножко, совсем чуть-чуть,
потому что больше воздух в ней не помещался, начиная вытеснять что-то
снизу… — Ты!!! — закричала Божена так громко, что даже Навальный
испугался, а не только Медведев. — Ты!!! Ты!!! Ты, су… су… сурковская
пропаганда, её опять потерял?!! Ты не оправдал доверия гражданского
общества!!! Ты!

— Потерял! — подтвердил Навальный и подумал, как было бы ему,
правозащитнику, сейчас страшно, если бы это не Медведев, а он,
Навальный, потерял Боженину демократию. Она не Каа, она убьёт и не
поморщится.

— Нет, нет, — оправдывался Медведев, — я её не терял. Я его, я её… кажется… кажется… кажется ейну… Ой, извините…

— Тебе кажется… — всхлипнула Божена, — тебе кажется! Тебе всё время кажется… И нечего стрелки переводить!

— Ну, — сказал Медведев, — я… я сейчас побегу и попрошу у Каа ещё одну демократию!

— Нетушки! — перебила Медведева Божена. — Теперь я сама пойду! Сама! А
то он тебе теперь греческую всучит – б/у с последней распродажи!

— Правильно! — сказал Навальный.

Каа лежал на той же самой полянке, среди тех же самых нашисток и в том
же самом прекрасном настроении. (А вот у нашисток настроение было даже
лучше прежнего.)

Божена, Навальный и Медведев вышли на полянку и направились прямо к Каа.

Божена шагала впереди всех, потому что она чувствовала себя обиженной и была возмущена.

Медведев шёл позади всех, потому что он был смущён и чувствовал себя
ужасно неловко. А Навальный шёл посередине и позиционировал себя
центристом.

Друзья подошли к Каа, и Божена уже открыла рот, но Навальный её остановил.

— Божена, — сказал Навальный, — будет гораздо лучше, если с Каа поговорю я.

— Почему ты?

— Потому что Медведев виноват и ему лучше помалкивать. А тебе, Божена,
тоже лучше скромно помолчать, потому что ты потерпевшая. От рождения.

— Ничего подобного! — сказала Божена. — Я не собираюсь терпеть. Наоборот!

— Тем более! — сказал Навальный и повернулся к Каа. — Каа! Ты передавал Божене две демократии? Не так ли?

— Как же! Помню! Передавал! — согласился Каа, который с большим
интересом выслушал разговор Навального и старательно закрывающей рот,
только что заметившей счастливых нашисток и теперь их рассматривающей
Божены.

— Каа, — сказал Навальный очень красивым грустным голосом, — Божена их не получала!..

— Да... Я такого не получала! — всхлипнула Божена.

— …потому что кое-кто их потерял! — продолжил Навальный голосом тоже красивым, но уже не грустным, а возмущённым.

— Кое-кто? — удивился Каа.

— Да! Кое-кто! — сказал Навальный очень благородным голосом. — Не будем называть кто, хотя это был Медведев!

Медведев глубоко вздохнул и переступил с ноги на ногу.

— Каа! — спросил Навальный обыкновенным голосом. — Может быть, у тебя найдётся для Божены ещё слегка демократии?

— Для меня! — попросила Божена.

— Ну конечно, найдётся! — обрадовался Каа. — Пожалуйста, Божена, вот тебе моей демократи!

И Каа приглашающе взмахнул хвостом и, размахивая несуществующей шляпой, воскликнул:

— Демократиствую тебя, Божена! Демократиствую тебя! Демократиствую! Ложись рядом!

Некоторое время все молчали. Божена и Навальный смотрели во все глаза, а
Медведев на всякий случай даже принюхался. Но всё равно никто ничего не
заметил.

— Ну вот, Божена, — сказал довольный Каа, — теперь у тебя есть моя демократия.

— Теперь у меня есть твя демократия? — недоверчиво переспросила Божена.

— Есть! — кивнул Каа.

— Но я… — закричала Божена, — но я его не чувствую!

В отчаянье Божена стала ощупывать себя с разных сторон. Она заглядывала
себе за спину и справа, и слева, и даже нагнулась посмотреть, нет ли
чего под пятками.

— Не чувствую! — крикнула она ещё раз. — Когда мне дают банан или
кокосовый орех, я их чувствую! А твоей демократии — нет. Нигде!

— Божена, — удивился Каа, — демократия — это совсем не то, что банан или
кокосовый орех. Это же гораздо лучше. Не может быть, чтобы ты его не
чувствовала.

— Честное слово, ни вот столечко не чувствую! — сказала ужасно огорчённая Божена.

— Обидно! — сказал Каа. — Понимаешь, Божена, у меня сегодня прекрасное
настроение! Когда я предаю тебе демократии, я делюсь с тобой хорошим
настроением! Попробуем ещё раз! — И Каа опять взмахнул отсутствующей
шляпой: — Демократиствую тебя, Божена! Ложись рядом! Ложись же, дура!

Божена замерла. Она не шевелилась. Она слушала, как там, у неё внутри.

— Разве у тебя не прибавилось хорошего настроения? — спросил Каа.

Божена вслушивалась, вслушивалась, вслушивалась… И вдруг она услышала!

— Прибавилось, — прошептала Божена. — Прибавилось!!! — закричала она изо
всех сил. — Прибавилось! Я её уже чувствую, твю демократию! Она тут! — и
Божена прижала руки к животу, где, как она надеялась, у неё бьётся
сердце.

— Поздравляю! — сказал угрюмо Навальный.

— Ура! — радовалась через час Божена. — Ура! Теперь у меня хорошее
настроение! Но если бы… — на секунду задумалась Божена, — если бы ещё те
первые демократии не потерялись, — сказала она, — у меня сейчас было бы
такое настроение… такое… Ух!

И Божена подпрыгнула в воздух и там, в воздухе, перекувырнулась. Два раза.

И они продолжили.