Русский менталитет.
Я из Саратова, но сейчас учусь во Франции. В очередной раз, мы с подругой возвращаемся в Париж. В аэропорту нас встречает друг. Он француз и, как любой француз, любит покушать. Он пригласил нас вечером на ужин и попросил приготовить какое-нибудь русское блюдо на аперитив. Мы, недолго думая, решили приготовить салат Оливье. Причем друг удивился, что у русского салата — французское название. Так как мы снимаем очень маленькую квартиру, мы решили готовить у друга (его зовут Сириль). Мы зашли в ближайший магазин, купили продукты и пошли к нему. На улице моросил дождь. Мы зашли домой, я сразу поставила варить овощи и яйца. Открыли бутылочку Бордо. И тут я понимаю, что не засекла время варки яиц. Я встаю, беру столовую ложку, вылавливаю одно яйцо, кладу на стол и резко кручу. Яйцо крутится быстро, я понимаю, что оно сварилось «вкрутую» и можно выключать. Сливаю горячую воду, заливаю холодной и сажусь опять за стол. Онемевший Сириль смотрит на меня, он застыл с фужером вина и молчит. Я тоже молчу и жду его дальнейшей реакции, так как не понимаю, в чем дело. Сидим как идиоты. Через секунд 10 он выдает: «Ты зачем крутила яйца?». Я на полном серьезе отвечаю: «Забыла засечь время и хотела проверить их готовность». Он впадает в окончательный шок, затем залпом выпив стакан и видимо сделав какие-то умозаключения, говорит: «То есть ты утверждаешь, что сырые и вареные яйца крутятся с разной скоростью?» Я говорю: «Ну да!». Тут начинает смеяться подруга, я тоже понимаю, в чем дело. Сириль сидит в шоке… «Да такого не может быть!» — выдает он, наконец. Я решаю доказать, что он не прав. Ищу сырые яйца в холодильнике, чтобы провести эксперимент, а их нет (во Франции яйца в основном продают в упаковках по 4 штуки). Решаем пойти в магазин и купить еще. На улице уже дождик не моросит, там ливень! Пофиг! Взяли зонт (один на троих) и пошли, по дороге он встретил 2 однокурсников и рассказал им всю ситуацию, они заинтересовались (естественно не поверили!) и тоже решили пойти с нами. Мы купили яйца и возвращаемся домой. Одному из друзей Сириля звонит его девушка и говорит, что она с братом и двумя подругами уже его ждет, а он говорит: «Я немного задержусь, мы встретили Сириля и хотим провести эксперимент». Рассказывает им ситуацию. Те тоже заинтересовались, и сказали, что через 10 минут подъедут. Мы решили их подождать на улице. Стоим… Ливень, пять человек под одним зонтом и в руке яйца. Мимо шла молодая пара, оказалось соседи Сириля. А французы любопытные блин! Тоже поинтересовались: «Чего ребята мокнете? Ключи забыли?» наши друзья-французы уже хором и наперебой рассказывают историю про яйца и про готовящийся эксперимент. Сириль и их приглашает! Наконец-то, подъехали ребята, которых мы ждали, и мы целой толпой идем «крутить яйца»! Я положила на стол два яйца: одно — вареное, другое — сырое. И такая гордая говорю: «Смотрите!». И кручу яйца. Естественно яйца крутились с разной скоростью, и сырое крутилось намного медленнее. Так они мне сказали, что я мухлюю, что я специально кручу с разной силой. Никто из французов не поверил, что у них разная скорость. Они говорили, что одинаковые яйца по весу и форме крутиться должны одинаково (плохо у них с физикой совсем). Я говорю: «Давайте теперь сами пробуйте!» И тут началось! Они начали подходить и крутить яйца. Представляете себе картину: Париж, кухня, очередь из французов к столу, на котором крутят яйца! Когда очередной француз крутил яйца и понимал, что они действительно крутятся с разной скоростью, он отходил в сторону, наливал стакан вина и молча смотрел на остальных. И в глазах такааааая задумчивость, как будто смысл жизни поменялся. В конце «кручения яиц» мне один парень сказал: «Русские — это гениальные люди!», на что я ответила: «Мы сами удивляемся своей жизни», и, воодушевленная такой фразой, решила показать ролик про Россию, где переворачивается грузовик с коровами, и женщина отрывает бампер у автомобиля. Француз долго молчал, а потом говорит: «В России живет просто необыкновенный народ. И знаешь, что? Мне искренне жаль Америку, она от вас ожидает одно, а вы ей в ответ - совсем другое. Я бы очень хотел, чтобы Франция и Россия жили дружно, потому что Франции с Вами нельзя ссориться. Один раз воевали и больше не хотим. Вашу логику вычислить невозможно».Мое самолюбие очень тронули эти слова, и мы счастливые пошли допивать Бордо.
Кейн

Морячок жил один. Капитан дальнего плавания. Время на нём, как снегопад, вешки свои поставило. По волосам прошлось и в бороде инеем отметилось. Много чего повидал в жизни кочевой своей. Дрался на ножах по молодости в тавернах портовых, от корабля отставал по пьяни, нищенствовал и бедствовал потом в заграницах всяких-разных. Женщин всех мастей и цветов кожи имел, от проституток дешевых до дипломатов международных. Хотя и разницы не почувствовал, все равно – продажная любовь: тягучая и противная, ментолом и мылом гостиничным, дармовым, отдающая. Хотя нет. В дортмундском порту однажды сказала она ему: «Не уходи. Всё для тебя. С тобой только девочкой маленькой становлюсь. Сказка жизнь моя с тобой рядом».Зацепило, конечно, по сердцу. Но любовь-то одна – Море. Нет жизни без него: тоска и пустота в душе такая, что и ромом не залить. Хотя заливал, конечно. Бывало, что и водой отливали потом, чтоб на мостик поставить. Потому что нельзя без Капитана. Даже и пьяного. А он и не нажил на берегу ничего: ни кола ни двора, как говорится. Свезло только в том, что Держава когда разваливалась, по пьяной лавочке у Министра одного в сауне Корабль в карты выиграл. А его ставкой жизнь тогда была собственная, даже и ему на тот момент не нужная. И револьвер уж на столе лежал. Но – свезло. Улыбнулась Судьба. Так и стал Капитаном. Команду свою потом собрал. Время смутное было, потому и мореманов набрал всякой твари по паре: от бандюганов распоследних до профессоров университетских. Критерий простой был, как пятак медный: пил с каждым сутки, молчал, да в глаза смотрел. Ладно. Дело прошлое. И не об том речь.Виденье его донимать стало. А первый раз дело так было. Стоит Капитан на мостике, смотрит в даль морскую глазами монаха буддийского, кои то ли от созерцания бесконечности, то ли от пьянства опять-таки бесконечного такими сделались. Видит: женщина. В общем-то, дело по жизни морской, бродяжьей – обычное. Кем еще, кроме баб, одинокому морскому волку брендить? И то, что по глади морской аки по суху ступает, тоже не удивило: видение всё ж таки, потому и закону гравитации неподвластное.Да вот только тревога от нее такая, что хоть в склянки бей, аврал объявляй. Руками машет – показывает: право руля закладывай. А на море – штиль да гладь да Божья благодать. И препятствий прямо по курсу никаких. А она кричит чего-то, и руками опасность какую-то прямо по курсу изображает. Плюнул Капитан, перекрестился, да и заложил право руля по полной дури. И сейчас с неба хрень какая-то повалилась, а в воду за левым бортом так шандарахнуло, что всю палубу волной накрыло. Командует: стоп машина. Стали разбираться: судя по обломкам, что на палубу волной выбросило, ступень ракеты космической или чего-то в этом роде. Словом, не ушли бы вправо, теперь вместе с этой хреновиной американской рыб на дне морском кормили бы. А женщины и след простыл.В другой раз уже на Берегу, в порту сингапурском привиделась. Тут уж он её до каждой складочки-морщинки на шее и в уголках губ рассмотрел. Глазами-то по сердцу как ножом полоснула тогда. Кстати вокруг поножовщины все дело и завертелось. Французы с англичанами пьяную свару в таверне затеяли. От слов – к мордобою, а от него – к ножам, а как же без этого-то? В общем, дело привычное. Сидит Капитан, ромом ямайским душу свою морскую оттягивает да сознание полирует. Вдруг как торкнуло в грудь что-то. Голову повернул: она. Стоит в проеме дверном. Глазами манит. Со стула поднялся, шагнул в ее сторону. А тут поножовщина уж в перестрелку перешла. Англичанин один с двух рук палить начал. И что характерно: первым делом полстенки разнес, у которой Капитан сидел, причем аккурат на уровне груди да головы. А женщина опять исчезла, как и не было её.И потерял Капитан всякий покой. Думать ни о чем и ни о ком, кроме неё не может. И ладно бы женщина была, а тут и шанса ни малейшего – видение, а то и плод воображения нетрезвого. Но сердцу-то не прикажешь. Протрезвеет, мозгами пораскинет и над собой посмеется. А потом опять тоска, боль сердечная, да огонь в груди пылающий.Год прошел. В Стамбул пришли. Контроль таможенный, как водится. С таможенниками рому опрокинули из запасников капитанских: хоть басурмане магометанские, а пьют еще и нашего похлеще. В Город решил Капитан податься: на Берегу твердом постоять-побродить. А сам-то ни в бога, ни в черта не верил, хоть и крещеный был. А тут в Айя-Софию потянуло. Сколько бывал в Стамбуле, никогда и мысли такой не возникало. А тут думает: схожу. Отдал баксы за билет на входе и засомневался: какого, спрашивается, рожна? Ну да поздно уж от ворот поворот давать: денег-то не вернут, знамо дело. Идет по Храму и сам себя материт последними словами.Гид туристов американских ведет. Говорит: вот тут в колонне дырка не случайная: кто палец большой руки правой провернет в ней по стрелке часовой, у того желание исполнится заветное. Те пальцами-то туда ну совать наперебой. Думает Капитан: я бы туда чего другое сунул, да не достану: высоковато будет. И только уж уходить собрался, платья белого подол впереди мелькнул. И сердце ёкнуло: она. Думает: сейчас-то чего? Купол обвалится что ли? А сам – за ней идет: будь что будет. Выходят из Храма. Она, каблучками по ступеням Храма выстукивая, косыночку беленькую с головы сняла и в сумочку положила. Японец какой-то варежку раззявил: Храма купол в объектив камеры ловит, – чуть с ног её не сбил. «Сорри», – говорит, рожа косоглазая. У Капитана аж челюсть отвалилась. Не видение, выходит? Женщина? А самого штормит со страшной силой и с головой дружба последняя теряется.Как в бреду по всему Стамбулу потом за ней мотался. Нашел себя в гостинице какой-то: в лифт она входит. Двери его сомкнулись, только тогда и опомнился. Портье, что в карманах было – баксы, евро, фунты, иены японские – все на стойку вывалил. Тот и рассказал языком заплетающимся, да глазами кося из стороны в сторону, – что сегодня, мол, только приехала, за неделю вперед проживание оплатила. Одна…Всю ночь Капитан глаз не сомкнул. А Команда-то – Семья большая. Ничего не утаишь. Даже молчишь если, как в рот воды набрал. В общем, к тому, что дело все венчанием в Храме через неделю закончилось, разве что Шкипер, пес корабельный, рук не приложил. И то по причине их отсутствия. Хотя колёса кортежа свадебного окропил, по обычаю своему собачьему, прямо-таки с фанатизмом каким-то. А тут все один к одному: в течение недели этой предложения выгодные посыпались – замок не замок, дом старинный в Швеции Капитан купил. Там и поселились.Она с ним теперь прощается с Берега косыночкой той самой беленькой, когда он в Море уходит. И встречает тоже, конечно. Да, про главное-то забыл. Сына она ему родила. И оберегает она Капитана, конечно же, как и прежде. А фотография их, где вместе все они – не только что в каюте его капитанской, но и в кают-компании Команде всей светит, да глаз радует. Счастье потому что всем нужно. Особенно тем, у кого его нет. Пока еще…

Карлица
У детского кинотеатра "Орлёнок"
с рекламой мультяшки
"Ну, погоди!"
карлица двигалась,
как обломок,-
пакет с апельсинами
прижав к груди.
Она была сразу
горбатая
и хромая,
с руками
неодинаковой величины,
и все отводили глаза,
понимая,
что в зрелище страшное вовлечены.
Её согнуло,
скрутило,
сплющило,
перекорежило,
перекосило,
и даже дворничиха,
с виду злющая,
ей подала
два упавших апельсина.
Вложила в пакет,
подвернула уголочки,
чтоб ничего уже больше не выпало,
вздохнула
и ломом без проволочки
лёд
из трубы водосточной выбила.
Несчастными все обожают казаться -
никто этой слабости не превозмог,
но крикнул озлобленный таксист:
"На Казанский!" -
и вдруг поперхнулся,
увидев ползущий комок.
И, может, подумал:
"Что план,
что начальство...
Вот это -
несчастье..."
Похмельный пьяница с мордой дебила
очеловечивался постепенно,
кружку забыл,
и лишь слышно было,
как падает снег
на пивную пену.
А девушка с парнем
прижались друг к другу,
увидев карлицу на пути,
но после, конечно,
позволив испугу
в любовь, еще большую,
перейти.
И я,
собирая всю мою волю,
шептал:
"Я все это на память возьму,
и я уже никогда не позволю
казаться несчастным
себе самому".
Но как нам от счастья не впасть в безучастность,
чтоб каждый счастливый кого-нибудь спас,
как вечно спасает
чужая несчастность
от чувства несчастности собственной нас?!

Две души в небесах

Тобою не придуманный рассвет
И мною не рассказанное счастье.
А на губах мучительный обет,
Однажды данный в сумраке ненастья.
Трепещет занавеска на окне,
Как парус, что не выдержал напора.
И боль твоя отчаяньем на мне,
От смертного на память приговора.
Закат багряной болью в тишине,
С небес стирал лазурь как будто каясь.
И где-то там в закатной вышине
Метались две души, навек прощаясь.

О, эти утренние женщины -
Не то, что женщины вечерние,
Они скромней, они застенчивей,
Глаза их ярко не очерчены.
Они досматривают сны на бегу,
Они бросаются в пасть троллейбуса,
Но и на зыбком, на земном берегу
Они кому-то кажутся ребусом.
О, эти утренние женщины -
Не то, что женщины вечерние -
За невозможным, но обещанным
Куда-то мчатся, как кочевники,
По тротуарам и по обочинам
То вереницами мчат, то ордами...
Но даже в городе озабоченном
Кому-то кажутся кроссвордом они.
О, эти женщины вечерние -
Не то, что утренние женщины.
Вот так в чудесном превращении
Песок на дне морском стал жемчугом.
И, отрекаясь от дневной кутерьмы,
Сулят и радости, и мучения,
Не разгадают и ученых умы
Их глаз опасное излучение.
Но если утренние женщины
Совсем иными стали к вечеру,
Не торопитесь их развенчивать
И не стремитесь рассекречивать.
Просто нас не минует весна,
Если будут казаться ребусом
И бегущая по волнам,
И бегущая за троллейбусом

You do,Something to me,
Something that simply mystifies me!
Tell me, why should it be
You have the power to hypnotize me!
Let me live 'neath your spell!
Do, do that, Voodoo that, You do so well!
For you do, Something to me!
That nobody else can do!

Let me live 'neath your spell!
Do, do that, Voodoo,
That You do so well!
For you do, Something to me,
that nobody else can do!
That nobody else can do!

Bed, bed I couldn't go to bed

My head's to light to try to set it down

Sleep, sleep I couldn't sleep tonight

Not for all the jewels in the crown



I could have danced all night

I could have danced all night

And still have begged for more

I could have spread my wings

And done a thousand things

I've never done before

I'll never know

What made it so exciting

Why all at once,

My heart took flight

I only know when he

Began to dance with me

I could have danced, danced, danced

All nigh

Ночь, ночь, не хочется мне спать,
Я не засну, кружится голова.
Нет, нет, не лягу я в кровать
Слышит сердце милые слова...
Я танцевать хочу, я танцевать хочу
До самого утра.
Как будто два крыла природа мне дала
Пришла моя пора.
Я не пойму, что вдруг со мною стало.
Тревоги все умчались прочь.
Когда он здесь со мной, весь мир цветет весной
Я танцевать могу всю ночь!
Я танцевать хочу, я танцевать хочу
До самого утра.
Как будто два крыла природа мне дала
Пришла моя пора.
Я не пойму, что вдруг со мною стало.
Тревоги все умчались прочь.
Когда он здесь со мной, весь мир цветет весной
Я танцевать могу всю ночь!

8апр2015
В деревне
Вырвалась,
наконец, на дачу. Ура!!! Все окрестные собаки сбежались, приветствуя
меня радостным, звонким лаем. Среди постоянных обитателей нашлись
новенькие. Наверняка, выбросили на улицу беспечные дачники. Но
отверженные животные выжили и здравствуют. Их всю зиму подкармливали
постоянные жители. В основном, старики. Не было бы старых да малых, не
было бы и собак. Одну придётся стерилизовать. Воздух..., воздух такой,
что хоть хлебай ложкой: густой, свежий, приправленный деревенскими
запахами. Как я соскучилась по деревне! Простой, русской, такой близкой и
родной! Душа за долгую зиму в каменных джунглях сжалась в комок и
похожа на упругую пружину, готовую выстрелить в кого попало.
Ууух,
как хорошо!! Выдохну, заправлюсь деревенским молоком и вперёд. Надо
приводить в порядок дачу. Открыть закутанные на зиму растения, убрать
мусор, радуясь проснувшимся первоцветам, разобрать семена, приготовить к
посадке. Из земли скоро полезут разные травинки и нахальные букашки.
Хорошо-то как!!
Такие приятные дачные заботы. Ну всё, вперёд!
Здесь я дома и здесь я - настоящая.