Человеку на протяжении всей истории требовался способ ориентироваться на местности. Чем дальше капитан корабля мог видеть, тем проще было мореплавание. Чем раньше в крепости замечали наступление противника, тем лучше могли подготовиться к защите.

Однажды неизвестный шлифовальщик линз заметил: если несколько вогнутых стекол разместить в трубе на определенном расстоянии друг от друга, дальние предметы приближаются. Возникла подзорная труба, эволюционировавшая в телескоп и микроскоп.

Человек направил микроскоп на питательный раствор и обнаружил мир, населенный бесконечным числом обитателей. Церковь и Библия, считавшаяся источником абсолютно полной информации, ничего не говорила на эту тему. Это было странно, но полбеды.

Беда случилась, когда средневековый человек направил телескоп на небо. Он ахнул и не поверил своим глазам. Открывшийся ему мир разительно отличался от нарисованной церковью картины. Все было не так, как его учила непогрешимая церковь.

Современному человеку не представить потрясение средневекового человека, увидевшего вместо небесной тверди с фонариками бесконечность. Как сказал Ломоносов «открылась бездна, звезд полна/звездам числа нет, бездне дна». Это квинтэссенция нового понимания мира. Звезды были не прикрепленными к тверди фонариками, а солнцами. Земля была не центром вселенной, вокруг которой крутилось все, а одной из планет, вращавшихся вокруг солнца. Все оказалось совсем не так, как говорили священники.

Это был шок. У глядевшего в трубу почва уходила из-под ног. Получалось: церковь, божественное тело Христово, говорила неправильно. Нарисованная ею картина по факту не соответствовала действительности. В голове вихрем неслись мысли: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но это было.

Холодные расчеты и наблюдение своими глазами однозначно свидетельствовали две железные истины: а) церковь говорила неправильно; б) мир не является ограниченной полой моделью. Третье утверждение, сделанное средневековым наблюдателем — мир был безграничен. Это означало, у вселенной нет начала.

Страшным по последствиям было даже не то, что церковь давала неверную картину. Все это можно было подкорректировать и исправить, что впоследствии и сделали. Страшным был сам факт открытия бесконечного мира, не имеющего начала и конца. Мир вечно существовал, вечно будет существовать, никогда не начинался и никогда не закончится.

Эта мысль подобно разрывной пуле влетала в голову и разорвала религиозное сознание. Из того, что вселенная не имеет начала, следовало — нет акта ее сотворения. Если нет момента, с которого мир начал быть, значит, не существует Творца мира. Ибо Творец мира — это Сила, положившая начало миру. Но если мир не имеет начала, нет и Силы, положившей начало мира. Место для Творца мира было, если только мир имеет начало.

Новое понимание вселенной не отрицало наличие сущностей, превосходящих человека. Если мир бесконечен во времени и пространстве, в нем может быть что угодно, любые формы жизни. Нет оснований говорить, что в бесконечном мире чего-то не может быть.

В бесконечном во времени и пространстве мире можно допустить существование чего угодно. В том числе сущности, бесконечно превышающей человека. Можно допустить, что эта сущность способствовала возникновению человека (как человек причастен к появлению кур на птицеферме). Единственное, чего нельзя было допустить — Творца. Если вселенная существует вечно, значит она не имеет начала. Значит у нее нет Творца.

Вспомните, как чуть выше мы просили запомнить основной признак Бога — Творец вселенной. Если некая сила, как бы могущественна она ни была, не является создателем вселенной, она что угодно, но только не Бог. Если вселенная не имеет начала… Бога нет.

Мозги от этой мысли крошились, как сжимаемый зубами сухарь. У западной элиты в этот момент рассыпалось сознание. Она была похожа на голодного, которому вместо хлеба дали камень. Общество этого периода оказалось в высшей степени странном положении. С одной стороны, оно по инерции продолжало жить выводами из религиозного понимания мира. С другой стороны, смотрит в телескоп и отрицает религиозное понимание мира. Причем, чем честнее был человек, тем меньше он был склонен черное признавать белым.

Новая информация ломала не только мозги средневековых ученых, но и фундамент социальной и политической системы. Церковь понимала: за сломом фундамента неизбежно начиналось обрушение стоящей на нем конструкции. И она защищалась.

Будучи не в состоянии защитить свое мировоззрение на уровне расчетов и фактов, она переходит к грубым физическим мерам. Официальный монополист на истину как бы говорит: мне не важно, кто прав. Мне важно сохранить конструкцию.

Добрым католикам церковь предписывала жить по принципу «не верь глазам своим». В тот период религиозной доблестью считается отрицание фактов, противоречащих позиции церкви. Если ты смотришь в телескоп и не видишь никакой тверди с фонариками, а вместо этого видишь бездну пространства, все равно ты должен верить, что твердь есть.

Возникает западный вариант мракобесия. Священники понуждают средневековых ученых отказаться от своих наблюдений и расчетов, грозя за ослушание страшными муками на том свете и тесным контактом со святой инквизицией на этом.

Чем больше представители христианской концепции «не судите» судили несогласных и сжигали их на кострах, тем больше церковное мировоззрение теряло своих сторонников. Мир так устроен, что в обществе всегда находятся люди, готовые лучше умереть за свои убеждения, чем из страха перед наказанием отказаться от них и жить без них.

Возникает армия мучеников за правду, отказывающихся признать черное белым. Убитые и замученные были в прямом смысле великомучениками. Процесс развивается по аналогии с ранним христианством — новые мученики за истину были прямым аналогом первых христиан, на крови которых в свое время выросла церковь.

Параллельно с армией великомучеников растет армия начетников — ни во что не верящих обывателей, ради своего благополучия наряжающихся в рясы и защищающих «святую истину». Своим образом жизни они способствуют развитию разрушительных процессов.

Чем больше инквизиция жгла ученых, а начетники лицемерили, тем быстрее на месте одного замученного возникало десять новых. «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 24).

Новая истина стремительно распространяется, и вскоре напряжение системы превышает ее прочность. Система взрывается. Слова Вольтера «раздави гадину!» показывают уровень отвращения к монополисту на истину.

Правда нового мировоззрения прокладывала дорогу через католическое мировоззрение точно так же, как недавно правда христианства прокладывала себе дорогу через языческое мировоззрение. На стороне христиан не было ничего, кроме правды. На стороне языческого Рима была грубая сила. И христианство победило.

Через полтора тысячелетия возникло новое учение, на стороне которого не было ничего, кроме правды. На стороне католической системы была грубая сила. И католики так же проиграли гуманистам, как когда-то язычники проиграли христианам.

В долгосрочной перспективе грубая сила никогда не может противостоять правде (тому, что люди считают за правду). Гонения на новую истину дает обратный эффект. Вся человеческая история — лучшее тому подтверждение.

У католического Рима было меньше шансов устоять под напором новой силы, чем у Рима языческого. Причина — мировоззрение языческого Рима осталось непротиворечивым. Католицизм со своей теорией полой сферы и твердью небесной противоречил фактам.

Разрушение стало необратимым, ибо нельзя основание считать ложным, а выводы из него — истиной. Все больше людей задается вопросом, почему я живу выводами из религиозного мировоззрения, если считаю его ложным? Католическая цивилизация в своей элитной части не может дать ответ, и начинает стремительно разваливаться.