Роман Носиков: Не могу понять
Будь я современником Николая Второго, я, скорее всего, ненавидел бы его, как Горбачева, за развал страны, за бардак
Нужно знать КТО развязал Гражданскую Войну ! параллельно с убийством Царской семьи в том же 1918 году ... Вот НАЧАЛО той войны Русских с русскими под руководством ЕВРЕЕВ ! Красный террор был объявлен 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым в обращении ВЦИК и подтверждён постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 года. Этим фактом часто спекулируют просоветские историки, представляя большевистский террор как вынужденную защитную меру, ответ на белый террор и т.д. На самом деле 2 сентября была легализована и развернута на полную мощность машина ликвидации всех неугодных красным элементов, т.е. по сути всей политически активной части русского общества.
Фактически политика уничтожения опасных для большевиков групп началась еще до взятия ими власти. В соответствии с ленинскими указаниями (основанными еще на опыте 1905 года) первостепенное внимание уделялось физическому и моральному уничтожению офицерства: "Не пассивность должны проповедовать мы, не простое "ожидание" того, когда "перейдет" войско – нет, мы должны звонить во все колокола о необходимости смелого наступления и нападения с оружием в руках, о необходимости истребления при этом начальствующих лиц". В результате большевистской агитации на фронте было убито несколько сот офицеров и не меньше покончило самоубийством (только зарегистрированных случаев более 800). Офицеры стали главным объектом красного террора и сразу после октябрьского переворота. Зимой 1917-1918 и весной 1918 г. множество их погибло по пути с распавшегося фронта в поездах и на железнодорожных станциях, где практиковалась настоящая «охота» за ними: такие расправы происходили тогда ежедневно. На то же время приходится массовое истребление офицеров в ряде местностей: в Севастополе - 128 чел. 16-17 декабря 1917 и более 800 23-24 января 1918, в других городах Крыма – около 1 000 в январе 1918, в Одессе – более 400 в январе 1918, в Киеве – до 3,5 тыс. в конце января 1918, на Дону – более 500 в феврале – марте 1918 и т.д.
Обычно террор связывается с деятельностью "чрезвычайных комиссий", но на первом этапе – в конце 1917 – первой половине 1918 г. основную часть расправ с "классовым врагом" осуществляли местные военно-революционные комитеты, командование отдельных красных отрядов и просто распропагандированные соответствующем духе группы "сознательных борцов", которые, руководствуясь "революционным правосознанием", производили аресты и расстрелы.
По сведениям самих большевистских газет нетрудно убедиться, что и по линии ЧК групповые расстрелы проводились задолго до официального объявления «Красного террора» и даже до объявленного позже первым расстрела офицеров л.-гв. Семеновского полка братьев А.А. и В.А. Череп-Спиридовичей 31 мая 1918 г. и были вполне обычным делом. Например, из заметки в «Известиях» в самом начале марта "Расстрел семи студентов" явствует, что они были застигнуты на квартире во время составления прокламации к населению, после чего отвезены сотрудниками ЧК на один из пустырей, где и расстреляны, причем имена двоих даже не были установлены. Летом же расстрелы производились сотнями (например, по «казанской организации», «ярославскому делу» и множеству других), т.е. тогда, когда, по позднейшим заявлениям большевиков, было расстреляно, якобы, всего 22 человека. Только по опубликованным в советских газетах случайным и очень неполным данным за это время расстреляно было 884 человека. Более чем за два месяца до официального провозглашения террора Ленин (в письме Зиновьеву от 26 июня 1918 г.) писал, что «надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример которого решает».
То есть массовый террор и до осени был вполне очевидным фактом как для населения, так и для большевистского руководства, которое, правда, было недовольно его масштабами. Провозглашение «Красного террора» 2 сентября, а через три дня и принятие соответствующего постановления СНК как раз и преследовало цель привести масштабы террора в соответствие с потребностями большевистской власти.
Красный террор, кроме официально заявленного классового, имел еще и этнический характер. Несмотря на разгоревшуюся Гражданскую войну, среди русских людей находилось слишком мало желающих пытать и расстреливать своих соплеменников, поэтому карательные органы советской власти пополнялись инородцами. Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 18 апреля 1919 года вынужденно констатировало, что "огромный процент работников прифронтовых ЧК, прифронтовых и тыловых исполкомов и центральных советских учреждений составляют латыши и евреи, что процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация..."
Согласно рассекреченным архивным материалам, свыше "70% сотрудников центрального аппарата ВЧК (без учета обслуживающего персонала) были представителями национальных меньшинств. ...Эти данные... подводят к выводу о том, что доля нерусских народов была в ВЧК гораздо больше, нежели это считалось в литературе" (Капчинский О.И. «ЧК и чекисты»).
Учитывая крайнюю антирусскую политику нынешнего руководства самостийной Латвии, следует подробнее остановиться на во многом решающей роли латышей в становлении и укреплении интернациональной большевистской диктатуры в России. Те же пресловутые латышские стрелки, охранявшие в Кремле Ленина и К° (русским красноармейцам "Ильич" явно не доверял), не зря считались наиболее надежной опорой большевизма – их чудовищные преступления против русского народа не подлежат забвению!
По многочисленным документальным свидетельствам, латыши "занимают особое положение в учреждениях Ч.К. Они служат здесь целыми семьями и являются самыми верными адептами нового "коммунистического строя". Это была своего рода "чужеземная опричнина " – в Москве Ч.К. называли "вотчиной латышей". Бюллетень левых с.-р. \[эсеров] так характеризует эту тягу к Ч.К. со стороны латышских элементов: "В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут как в Америку, на разживу". Латыши и латышки, зачастую не владея русским языком, ведут иногда допросы, производят обыски, пишут протоколы и т. д. Рассказывают "забавные" истории, но далеко не забавные для тех, кто является объектом их", сообщает Мельгунов С.П. Красный террор в России, с. 177).
О том, как орудовали латышские чекисты, весьма красноречиво поведал "один из лучших, испытанных коммунистов" (по характеристике Ленина) член Коллегии ВЧК М. Лацис (Ян Фридрихович Судрабс): «Не ищите в деле обвинительных улик... Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого.
В этом смысл и суть Красного Террора. (...)
Да здравствует Красный террор» (см. «Красный Террор» (Казань), 1918, №1, с. 2). Комментарии здесь излишни!
Подобное мнение очень широко бытовало в ведомстве Дзержинского, что подтверждается публичным заявлением уполномоченного ВЧК в Кунгуре товарища Гольдина: "Для расстрела нам не нужно доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и всё"!
Означенному товарищу чисто по-ленински вторил редактор киевского чекистского журнала "Красный Меч" – Лев Крайний: "Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации низших классов".
Наконец, ведущий печатный орган дзержинцев – московский "Еженедельник Чрезвычайных Комиссий По Борьбе С Контрреволюцией И Спекуляцией" (1918, №3, с. 7- – прямо призывал чекистскую свору постоянно прибегать к "самым утонченным пыткам... таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров..."
Воплощая на практике подобные призывы, латышский чекист Л. Заковский (Генрих Эрнестович Штубис) «хвастал, что если бы ему пришлось допрашивать Карла Маркса, то он быстренько добыл бы признание, что Карл Маркс был агентом Бисмарка» (см. Конквест Р. Большой Террор. Флоренция, 1974, с. 135).
Фактически политика уничтожения опасных для большевиков групп началась еще до взятия ими власти. В соответствии с ленинскими указаниями (основанными еще на опыте 1905 года) первостепенное внимание уделялось физическому и моральному уничтожению офицерства: "Не пассивность должны проповедовать мы, не простое "ожидание" того, когда "перейдет" войско – нет, мы должны звонить во все колокола о необходимости смелого наступления и нападения с оружием в руках, о необходимости истребления при этом начальствующих лиц". В результате большевистской агитации на фронте было убито несколько сот офицеров и не меньше покончило самоубийством (только зарегистрированных случаев более 800). Офицеры стали главным объектом красного террора и сразу после октябрьского переворота. Зимой 1917-1918 и весной 1918 г. множество их погибло по пути с распавшегося фронта в поездах и на железнодорожных станциях, где практиковалась настоящая «охота» за ними: такие расправы происходили тогда ежедневно. На то же время приходится массовое истребление офицеров в ряде местностей: в Севастополе - 128 чел. 16-17 декабря 1917 и более 800 23-24 января 1918, в других городах Крыма – около 1 000 в январе 1918, в Одессе – более 400 в январе 1918, в Киеве – до 3,5 тыс. в конце января 1918, на Дону – более 500 в феврале – марте 1918 и т.д.
Обычно террор связывается с деятельностью "чрезвычайных комиссий", но на первом этапе – в конце 1917 – первой половине 1918 г. основную часть расправ с "классовым врагом" осуществляли местные военно-революционные комитеты, командование отдельных красных отрядов и просто распропагандированные соответствующем духе группы "сознательных борцов", которые, руководствуясь "революционным правосознанием", производили аресты и расстрелы.
По сведениям самих большевистских газет нетрудно убедиться, что и по линии ЧК групповые расстрелы проводились задолго до официального объявления «Красного террора» и даже до объявленного позже первым расстрела офицеров л.-гв. Семеновского полка братьев А.А. и В.А. Череп-Спиридовичей 31 мая 1918 г. и были вполне обычным делом. Например, из заметки в «Известиях» в самом начале марта "Расстрел семи студентов" явствует, что они были застигнуты на квартире во время составления прокламации к населению, после чего отвезены сотрудниками ЧК на один из пустырей, где и расстреляны, причем имена двоих даже не были установлены. Летом же расстрелы производились сотнями (например, по «казанской организации», «ярославскому делу» и множеству других), т.е. тогда, когда, по позднейшим заявлениям большевиков, было расстреляно, якобы, всего 22 человека. Только по опубликованным в советских газетах случайным и очень неполным данным за это время расстреляно было 884 человека. Более чем за два месяца до официального провозглашения террора Ленин (в письме Зиновьеву от 26 июня 1918 г.) писал, что «надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример которого решает».
То есть массовый террор и до осени был вполне очевидным фактом как для населения, так и для большевистского руководства, которое, правда, было недовольно его масштабами. Провозглашение «Красного террора» 2 сентября, а через три дня и принятие соответствующего постановления СНК как раз и преследовало цель привести масштабы террора в соответствие с потребностями большевистской власти.
Красный террор, кроме официально заявленного классового, имел еще и этнический характер. Несмотря на разгоревшуюся Гражданскую войну, среди русских людей находилось слишком мало желающих пытать и расстреливать своих соплеменников, поэтому карательные органы советской власти пополнялись инородцами. Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 18 апреля 1919 года вынужденно констатировало, что "огромный процент работников прифронтовых ЧК, прифронтовых и тыловых исполкомов и центральных советских учреждений составляют латыши и евреи, что процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация..."
Согласно рассекреченным архивным материалам, свыше "70% сотрудников центрального аппарата ВЧК (без учета обслуживающего персонала) были представителями национальных меньшинств. ...Эти данные... подводят к выводу о том, что доля нерусских народов была в ВЧК гораздо больше, нежели это считалось в литературе" (Капчинский О.И. «ЧК и чекисты»).
Учитывая крайнюю антирусскую политику нынешнего руководства самостийной Латвии, следует подробнее остановиться на во многом решающей роли латышей в становлении и укреплении интернациональной большевистской диктатуры в России. Те же пресловутые латышские стрелки, охранявшие в Кремле Ленина и К° (русским красноармейцам "Ильич" явно не доверял), не зря считались наиболее надежной опорой большевизма – их чудовищные преступления против русского народа не подлежат забвению!
По многочисленным документальным свидетельствам, латыши "занимают особое положение в учреждениях Ч.К. Они служат здесь целыми семьями и являются самыми верными адептами нового "коммунистического строя". Это была своего рода "чужеземная опричнина " – в Москве Ч.К. называли "вотчиной латышей". Бюллетень левых с.-р. \[эсеров] так характеризует эту тягу к Ч.К. со стороны латышских элементов: "В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут как в Америку, на разживу". Латыши и латышки, зачастую не владея русским языком, ведут иногда допросы, производят обыски, пишут протоколы и т. д. Рассказывают "забавные" истории, но далеко не забавные для тех, кто является объектом их", сообщает Мельгунов С.П. Красный террор в России, с. 177).
О том, как орудовали латышские чекисты, весьма красноречиво поведал "один из лучших, испытанных коммунистов" (по характеристике Ленина) член Коллегии ВЧК М. Лацис (Ян Фридрихович Судрабс): «Не ищите в деле обвинительных улик... Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого.
В этом смысл и суть Красного Террора. (...)
Да здравствует Красный террор» (см. «Красный Террор» (Казань), 1918, №1, с. 2). Комментарии здесь излишни!
Подобное мнение очень широко бытовало в ведомстве Дзержинского, что подтверждается публичным заявлением уполномоченного ВЧК в Кунгуре товарища Гольдина: "Для расстрела нам не нужно доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и всё"!
Означенному товарищу чисто по-ленински вторил редактор киевского чекистского журнала "Красный Меч" – Лев Крайний: "Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации низших классов".
Наконец, ведущий печатный орган дзержинцев – московский "Еженедельник Чрезвычайных Комиссий По Борьбе С Контрреволюцией И Спекуляцией" (1918, №3, с. 7- – прямо призывал чекистскую свору постоянно прибегать к "самым утонченным пыткам... таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров..."
Воплощая на практике подобные призывы, латышский чекист Л. Заковский (Генрих Эрнестович Штубис) «хвастал, что если бы ему пришлось допрашивать Карла Маркса, то он быстренько добыл бы признание, что Карл Маркс был агентом Бисмарка» (см. Конквест Р. Большой Террор. Флоренция, 1974, с. 135).
пользователю 
Нравится
В избранное
Цитировать
подробнее