Например, Путина спрашивают, как он относится к восстановлению памятника Дзержинскому на Лубянке. Путин отвечает, что этот вопрос должна решать Московская городская дума, а он в ее решения вмешиваться не будет. То есть, в рамках спектакля отыгрывает сцену «В России есть реальная местная власть, которую выбирают реальные местные жители на реальных местных выборах, голоса которых реально честно считают, и я реально не могу вмешиваться в работу реальных органов реально местной реально власти, а пресловутая „вертикаль власти“ с жесткой вертикальной интеграцией всех управляющих уровней под единый кремлевский центр принятия решения вам ночью в кошмаре приснилось».
И журналист, вместо того, чтобы возразить: «Му.ди.ла с Нижнего Тагила, Мосгордума целиком состоит из единороссов, исполняющих обязанности человека. Они в Москве и шагу не сделают, тридцать раз не проконсультировавшись с твоей администрацией, тем более по такому болезненному вопросу, как памятник Дзержинскому. Можно хоть ты, президент Российской мать ее Федерации, хоть со мной, пожилым уже человеком, будешь общаться не как с пятилетним ребенком, а как с человеком, который не хуже тебя знает реальное устройство построенной тобой политической системы, cut the bullshit» — нет, вместо этого журналист делает ритуальное па «конечно же, я верю, что вопрос важнейшего идеологического значения абсолютно самостоятельно будут решать назначенные вами инвалиды из Мосгордумы».

Завершилась большая пресс-конференция Владимира Путина. Его пресс-секретарь Песков перед началом обещал, что ничего важного Путин не скажет. Так и произошло. Путин не объявил себя богом-императором, не повелел сжечь заживо Сердюкова и не сообщил о завершении программы по клонированию Дмитрия Медведева, из-за которой Дмитрий Медведев будет премьер-министром вечно, как бы ни пророчили его отставку всевозможные эксперты.
Путин не сказал вообще ничего, что стоило бы вынести на первую полосу с пометкой МОЛНИЯ. А ведь четыре часа говорил. Четыре часа традиционной советской болтовни (как вы помните, всевозможные заседания КПСС шли часами, с бурными продолжительными аплодисментами, после которых никто даже под страхом смертной казни не мог вспомнить а чему, собственно, аплодировали-то) — точнее, четыре часа постмодернисткого спектакля в популярном путинском жанре «я держу аудиторию за м.уда.ков».