Однажды к Ходже Насреддину пришёл жадный и жестокий ростовщик Джафар.
Он был горбат и уродлив, поэтому, наслушавшись рассказов о мудрости Насреддина,
хотел, чтобы тот превратил его в красавца. Само собой разумеется, живая и
совершенно практичная мудрость Ходжи не имела ничего общего с колдовством (к
тому же, у него не было ни малейшего желания помогать злому ростовщику), однако
он выслушал просьбу Джафара и пообещал помочь. Он потребовал, чтобы Джафар и
вся его родня явились к нему в определённый час, и, когда все собрались, начал
замысловатый обряд.

“ — Разденься, Джафар, и трижды обойди вокруг костра, — сказал Ходжа
Насреддин. Он всё ещё не придумал достойного способа и выигрывал время. Лицо
его было озабоченным.

Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик ходил вокруг костра,
словно обезьяна на цепи, болтая руками, свисавшими почти до колен.

Лицо Ходжи Насреддина вдруг прояснилось. Он облегчённо вздохнул и,
откинувшись, расправил плечи.

— Дайте мне одеяло! — сказал он звучным голосом. — Джафар и все
остальные, подойдите ко мне!

Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в середине на
землю. Потом он обратился к ним со следующими словами:

— Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву. А все вы, и
Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять эту молитву за мной. И
когда я сниму одеяло, Джафар будет уже исцелён. Но я должен предупредить вас об
одном необычайно важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то
Джафар останется неисцелённым. Слушайте внимательно и запоминайте.

Родственники молчали, готовые слушать и запоминать.

— Когда вы будете повторять за мною слова молитвы, — раздельно и громко
сказал Ходжа Насреддин, — ни один из вас, ни тем более сам Джафар, не должен
думать об обезьяне! Если кто-нибудь из вас начнёт думать о ней или, что ещё
хуже, представлять её себе в своём воображении — с хвостом, красным задом,
отвратительной мордой и жёлтыми клыками — тогда, конечно, никакого исцеления не
будет и не может быть, ибо свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями
о столь гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?

— Поняли! — ответили родственники.

— Готовься, Джафар, закрой глаза! — торжественно сказал Ходжа
Насреддин, накрывая ростовщика одеялом. — Теперь вы закройте глаза, — обратился
он к родственникам. — И помните моё условие; не думать об обезьяне.

Он произнёс нараспев первые слова молитвы:

— Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф, Лам, Мим и Ра
ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему Джафару.

— Мудрый аллах и всеведущий, — вторил разноголосый хор родственников.

И вот на лице одного Ходжа Насреддин заметил тревогу и смущение; второй
родственник начал кашлять, третий — путать слова, а четвёртый — трясти головой,
точно бы стараясь отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар
беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и невыразимо
гнусная, с длинным хвостом и жёлтыми клыками, неотступно стояла перед его
умственным взором и даже дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то
круглый красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания
мусульманина.

Ходжа Насреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг остановился,
как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники, некоторые попятились. Джафар
заскрипел под одеялом зубами, ибо его обезьяна начала проделывать совсем уж
непристойные штуки.

- Как! — громовым голосом воскликнул Ходжа Насреддин. — О нечестивцы и
богохульники! Вы нарушили мой запрет, вы осмелились, читая молитву, думать о
том, о чём я запретил вам думать! — Он сорвал одеяло и напустился на
ростовщика: — Зачем ты позвал меня! Теперь я понимаю, что ты не хотел
исцелиться! Ты хотел унизить мою мудрость, тебя подучили мои враги! Но
берегись, Джафар! Завтра же обо всём будет известно эмиру! Я расскажу ему, что
ты, читая молитву, нарочно с богохульными целями всё время думал об обезьяне!
Берегись, Джафар, и вы все берегитесь: это вам не пройдёт даром, вы знаете,
какое полагается наказание за богохульство!

А так как за богохульство действительно полагалось очень тяжёлое
наказание, то все родственники оцепенели от ужала, а ростовщик начал что-то
лепетать, стараясь оправдаться. Но Ходжа Насреддин не слушал; он резко
повернулся и ушёл, хлопнув калиткой...

Вскоре взошла луна, залила всю Бухару мягким и тёплым светом. А в доме
ростовщика до поздней ночи слышались крики и брань: там разбирались, кто первый
подумал об обезьяне...”