Большинство русских националистов крайне отрицательно относятся к демократии и демократическому строю, с поводом и без повода цитируя изречение св. праведного Иоанна Кронштадского: «Демократия — в аду, а на небе — Царство». Мы же утверждаем, что наличие демократии есть безусловное благо для общества, идет пользу всей нации, а значит, последовательный националист всегда является убежденным сторонником демократии. Но что же такое демократия? «Власть народа»?
«Демос» по-гречески, разумеется, означает народ. Но для изображения народа у греков было как минимум четыре понятия. «Этнос» — тоже народ, народ по рождению, понятие, близкое к латинскому «natio» (то есть, «группа родившихся вместе»). «Лаос» — население, «живущие в одном месте». (Однако заметьте: ни этнократия, ни лаократия в древнегреческой литературе не упоминаются.) «Охлос» — тоже население, но с несколько уничижительным оттенком: население, собранное в одну кучу («охлос» по смыслу даже больше «куча», чем «толпа»). И, наконец, «демос» — совокупность полноправных граждан, ибо в античных демократиях полными правами обладал отнюдь не каждый (не каждый принадлежал к демосу). Поэтому демократия — власть именно граждан, а не просто «власть народа». А кто не имел гражданских прав в античных демократиях? Иными словами, кто не принадлежал к демосу?
Совершенно бесправными были рабы. Были сильно ущемлены в гражданских правах и не имели политических прав вольноотпущенники и варвары-инородцы. Политическими правами не обладали и свободнорожденные женщины. Не обладали полнотою прав и свободнорожденные юноши (эфебы) до их совершеннолетия.
Но был еще один весьма значительный слой свободнорожденных совершеннолетних эллинов, которые, тем не менее, не имели ни малейшего отношения к демосу, а следовательно, и к демократии. Это «метеки» (правильнее было бы сказать «метойки») — «изгнанники». В метека превращался любой полноправный гражданин, живший не в своем полисе (скажем, афинянин в Коринфе), ибо полными правами он обладал лишь в границах своего полиса и его хоры (сельской области). А за пределами собственной хоры он терял в полном объеме не только политические права, но, в некотором смысле, и гражданские. В принципе его могли убить, ограбить или захватить в рабство просто обитатели соседнего полиса, хотя обычно никто этого не делал в силу греческой солидарности, свойственной грекам, как и любому другому этносу.
Метек не мог самостоятельно выступать стороной в полисном суде. Интересы метека, по его просьбе (в крайнем случае, за определенную мзду), представлял тот или иной гражданин на основании договора о гостеприимстве. Они действовали по всему эллинскому миру, обеспечивая правовую основу нормальной жизни, а границы гражданства, между тем, оставались незыблемыми. Поэтому в греческом полисе изгнание было тяжким наказанием. Оно приводило к утрате большей части гражданских прав.
В той или иной форме изгнание существовало в любом обществе с развитыми демократическими правами и привилегиями, с развитым участием граждан в управлении, и всегда это было не что иное, как лишение гражданских прав. Изгнание знали городские коммуны Средневековья. Изгнание знала любая орда. Изгнание практиковала домонгольская Русь (тоже своего рода страна городов-государств). И в современной России есть метеки — лимитчики, бомжи, беженцы. Причем, мы в разговоре не называем собеседника «лимитчиком», эллин обязательно добавил бы к его имени «метек». Вполне естественно, что беженцев принимают, особенно христианские народы. Но если беженцам предоставляют гражданские права, и уж, тем более, политические — значит, эти права украдены у коренного населения.
Что требовалось от эллина, чтобы стать гражданином своего полиса? Во-первых, быть в нем рожденным. Достичь совершеннолетия, то есть 20 лет (там было довольно раннее совершеннолетие). Выполнять все необходимые нормы воспитания гражданина, принятые в данном полисе: приобрести элементарную грамотность и достаточное воинское мастерство, чтобы вступить в строй полисного ополчения — фаланги. Но это еще не все — далеко не все успевали к 20 годам жениться и завести ребенка, что тоже было необходимо для получения гражданских прав. Надо сказать, гражданские общества Эллады всегда уделяли внимание поддержанию рождаемости граждан, что же касается рождаемости не граждан — то гражданские общества она не интересовала. Полис не пресекал и не поощрял их рождаемости, ибо эти люди не были включены в политическую систему, в ополчение горожан.
Итак, одна из распространенных норм большинства демократий — ценность семьи. Другая — ценность собственности. Постулировалось, что демос состоит из домохозяев — людей, обладавших собственностью. Даже Аристотель с его аристократическими симпатиями проявлял интерес к «политии» (в его терминологии «власти полноправных граждан»), и рекомендовал, чтобы к политической жизни были допущены «средние люди» (дословный перевод с греческого, а мы сейчас говорим «средний слой», или «средний класс», или «люди среднего достатка»).
То же самое отмечает в своей классической речи и известнейший позднеафинский оратор Исократ. Он долго перечисляет недостатки, пороки и мерзости богатых, а потом резко, одним штрихом подводит черту: «Богатые столь омерзительны, что хуже их могут быть только бедные». Русский философ Иван Александрович Ильин указывает, что общество не заинтересовано в выращивании богачей, напротив, общество заинтересовано, чтобы наибольшее число граждан было собственниками.
В обществах Позднего Средневековья и Нового времени, как правило, также действует цензы, их четыре: возрастной, образовательный, имущественный, ценз оседлости. Цензовую демократию можно изучать также на материале XIX — первой половины XX века. В настоящее время из четырех цензов повсеместно действует только возрастной. Разберем их по порядку.
1) Возрастной ценз. Если бы его не было, даже новорожденный младенец обладал бы политическими правами. Однако возрастной ценз сегодня резко снижен. Еще в 50-е годы XX столетия во многих государствах Европы и многих штатах США возрастной ценз составлял 21 и даже 23 года. С возрастом человек не становится гениальнее (интеллект можно развивать, но заложен он рождением и воспитанием в раннем возрасте), и все же одно очень важное качество — здравый смысл — человек приобретает далеко не сразу. 18-летний гражданин куда более подвержен пропаганде, нежели человек пятью годами старше. Кроме того, по молодости он еще не успел приобрести достаточное количество неформальных связей, защищающих его в известной степени от воздействия прямой агитации. Телевидение обращается к миллионам, но для отдельного человека обычно много важнее, что скажет его друг, а не политический телеобозреватель.
Своими корнями возрастной ценз уходит глубоко в историю. В нем косвенно скрыты исчезнувшие в прямом оформлении цензы, связанные с военной службой и деторождением. Например, полное гражданское совершеннолетие в Российской империи приходилось на 25 лет, и именно к этому возрасту большинство ее подданных уже заканчивало военную службу, согласно всеобщей воинской обязанности, и успевало обзавестись семьей.
2) Образовательный ценз. Он был не столько цензом образовательным, сколько цензом грамотности и с введением повсеместно всеобщего начального образования потерял смысл. Но этот ценз был важен, ибо на неграмотного человека, не понимающего даже, чье имя написано в избирательном бюллетене, воздействовать очень легко.
3) Имущественный ценз. Посредством этого очень тонкого ценза во всех обществах стремились отсечь именно социальные низы, чтобы оградить граждан среднего достатка от вмешательства в политический процесс социальных низов.
4) Ценз оседлости. С появлением больших государств возникает измененная форма полисной системы, отделяющей граждан от метеков — ценз оседлости, требующий от человека либо рождения в своем избирательном округе, либо жизни в нем на протяжении 15, а то и 20 лет. Ценз оседлости позволяет сохранить в демократической системе необычайно важный элемент неформальных отношений, то есть когда гражданин избирает лично ему знакомого Павла Петровича, заслуживающего, по его мнению, доверия за деловые и нравственные качества, а не за принадлежность к партии коммунистов или либералов, или к любой другой. Ведь только при таком избрании Павел Петрович чувствует личную ответственность передо мной — его избирателем.
Еще в середине XVII века видный английский мыслитель Фрэнсис Хатчесон ставил вопрос: «Можно ли считать добропорядочным гражданином члена политической партии?» — и отвечал на него отрицательно, ибо таковой гражданин будет действовать не в интересах общества, а в интересах партии. Партия — всегда часть чего-то (от английского «part» — «часть»). Партия всегда устроена недемократично, и система политических партий — недемократический институт демократического общества. Более того, с позиций Аристотеля, партия — олигархический институт, вмонтированный в демократию.
Но чем больше избирательный участок, тем меньше шансов, что граждане будут знать депутата лично. В этой ситуации единственный способ избежать наличия партий — вернуться к двух-, а если потребуется, и к трехстепенным выборам. То есть, избирать выборщиков и доверить им избирать депутатов. Тогда будет сохранен элемент столь драгоценной неформальности, которая ограждает от того, чтобы между избирателем и избираемым протиснулась ловкая шайка. Во всех остальных случаях неизбежно движение от демократии к охлократии.
Аристотель не был христианином, но оказал христианам массу услуг. Кроме всего прочего, он указал, что всякое общество не может существовать без внутренней структуры, и замечательно привел пример Тезея Афинского, который, учреждая общество на голом месте, повелел, как царь, чтобы общество структурировалось, и люди записались бы: одни — в земледельцы, другие — в благородные, а третьи — в ремесленники. К этому мы можем с вами добавить универсальный принцип Константина Николаевича Леонтьева, который, написав, что всякое упрощение есть деградация, тем самым предписал нам, ради нашего блага, стремиться к усложнению системы.
Отсюда еще одно простое наблюдение. Это было в представлении множества народов, множества авторов. Если социально, оставив (хотя это всегда искусственно) за пределами рассмотрения этническую принадлежность, национальную культуру (иначе называемую этнокультурный вариант), мы будем вынуждены признать, что на социальном уровне любое (или практически любое) общество, в том числе любое общество свободных людей, делилось следующим образом:
— элита,
— народ,
— социальные низы.
Если мы увидим с вами другое деление, то оно будет всегда означать общество несвободных.
Вы никогда не найдете в истории такой социальной структуры: народ и социальные низы. Не бывает. Элита и все прочие — бывает, но это означает, что все прочие существенно несвободны. А гомоморфная система — все принадлежат к одной категории — будет означать еще более высокую степень личной несвободы, потому что система будет нивелировать личность. Это самый страшный вариант. Пример — советское общество при Сталине. Оно было декларировано гомоморфным. При этом вождь абсолютно доминировал над партией, партия была инструментом вождя. В это вырождался менее людоедский режим гитлеровской Германии, гораздо более приличный, даже идеологически более приличный, чем сталинский, но стремился к этому же.
А трехсоставная система вас будет встречать везде. Классическая формула римской власти времен Ранней Республики — Сенат, римский народ и плебс. Заметьте: народ отдельно, и плебс — отдельно. Плебеи получат равноправие на уровне народа, и войдут в элиту, вне всякого сомнения, но тогда будет вопрос поставлен иначе: Сенат, римский народ, и пролетарии. Римское слово «пролетариат» означает «босячье», а вовсе не «рабочие». Поэтому, когда вы проезжаете станцию метро «Пролетарская», знайте, что на кафельной стене должно быть написано «Босяцкая». Слово «рабочий» включает в себя более высокое внутреннее достоинство, нежели слово «пролетарий». Ежели этимологически точно перевести значение слова «пролетарий», это будет развернутая фраза: «бесполезный, кроме того, что он может размножаться».
Поэтому, когда мы декларируем обязательность «всеобщего, равного, прямого и тайного» избирательного права, мы предлагаем совершить не что иное, как слить две категории в одну: категорию «народ», или, иначе, «граждан», и категорию социальных низов, то есть, иначе, «не граждан». А это — разрушение общества как такового, и, в любом случае, разрушение демократии. Увы, любое общество создает некий «отстой»: социальные низы, неприкасаемых, плебс, пролетариат, клошаров… Здоровое общество не жалеет сил и средств для уменьшения этого слоя, предоставляя возможность подняться из низов в народ (кстати, как и возможность подняться из народа в элиту). Разумное общество стремится не допустить деградации: культурной, профессиональной, социальной. Но полностью избавиться от социальных низов невозможно — видимо, так устроен социум... Поэтому, если мы видим, что решения принимаются одним процентом общества — это либо аристократия, либо олигархия. Когда десятью — уже демократия. Но вряд ли можно говорить о демократии, если число граждан — 90 % населения. Если все поголовно объявляются гражданами, значит, нет ни одного гражданина.
Как могут выглядеть очень здоровые общества, на уровне демографической статистики, с учетом этих основных социальных категорий? Такие общества в истории были. Удивительно здоровое общество — общество, предоставляющее максимальные права личности, по крайней мере, максимальное внимание к личности, должно выглядеть примерно следующим образом:
— 5% элиты (это очень многолюдная элита, пятипроцентная элита позволяет собрать всех наиболее достойных членов общества, чаще всего это очень сложная система, состоящая из элементов аристократической и демократической элит, а также представителей бюрократических кругов);
— до 75% должно составлять среднее большинство, то есть народ, обладающее политическими правами, латинское «populus» или греческое «демос»;
— и 20% (неизбежная 1/5) — составит отстой, социальные низы.
По каким признакам мы отличаем граждан, народ (демос) от социальных низов? Если мы обратимся к гражданским обществам, то увидим эти признаки невооруженным глазом.
1) Отказ участвовать в политической жизни. По сути дела, человек, несколько раз не явившийся на выборы, должен лишаться права участвовать в них. Это закономерное требование любой демократии, ибо голосовать — не только право, но и долг. Иначе демократии нет, иначе демос не осуществляет кратию!
2) Отказ от военной службы. Ибо гражданин настолько должен желать блага обществу свободных людей, что должен желать его защищать. В обществе свободных людей, в обществе демократии уклоняющихся от воинской службы должны не сажать в тюрьму, а вышвыривать из категории граждан, вниз, в быдло (кстати, это иное название, польское, той же самой категории).
3) Гражданин, позволяющий безнаказанно себя оскорбить?.. Не гражданин! Понимаете, общество демократическое предъявляет к гражданину определенные завышенные требования. Ведь как исторически сложилась демократия? В некотором противоборстве с аристократией. И демократия — кстати, именно через воинскую службу — стремится привить гражданам чисто аристократические добродетели: честь и верность, ответственность и готовность принимать решения, умение повиноваться приказам и отдавать приказы — это же чисто аристократическая добродетель, но через воинскую службу становится демократической.
Только гражданское общество может воспитывать такое превосходное римское качество как дисциплина. Мы утратили смысл этого человеческого достоинства: не то послушание, не то субординация. А на самом деле дисциплина — это понимание (откуда и «учебная дисциплина»). То есть: «мне тяжело, но я делаю, ибо понимаю, зачем это нужно».
Верность — классическая аристократическая добродетель, но — и воинская, и через воинскую службу становится демократической. А для христианина (если хотите, христианин — изначальный, последовательный демократ) категория верности — обязательна, потому что это высшая христианская добродетель.
Тут можно сделать одно изящнейшее отступление.
(Далее — http://vk.com/zlye_russkie?w=wall-45397375_9092)
«Демос» по-гречески, разумеется, означает народ. Но для изображения народа у греков было как минимум четыре понятия. «Этнос» — тоже народ, народ по рождению, понятие, близкое к латинскому «natio» (то есть, «группа родившихся вместе»). «Лаос» — население, «живущие в одном месте». (Однако заметьте: ни этнократия, ни лаократия в древнегреческой литературе не упоминаются.) «Охлос» — тоже население, но с несколько уничижительным оттенком: население, собранное в одну кучу («охлос» по смыслу даже больше «куча», чем «толпа»). И, наконец, «демос» — совокупность полноправных граждан, ибо в античных демократиях полными правами обладал отнюдь не каждый (не каждый принадлежал к демосу). Поэтому демократия — власть именно граждан, а не просто «власть народа». А кто не имел гражданских прав в античных демократиях? Иными словами, кто не принадлежал к демосу?
Совершенно бесправными были рабы. Были сильно ущемлены в гражданских правах и не имели политических прав вольноотпущенники и варвары-инородцы. Политическими правами не обладали и свободнорожденные женщины. Не обладали полнотою прав и свободнорожденные юноши (эфебы) до их совершеннолетия.
Но был еще один весьма значительный слой свободнорожденных совершеннолетних эллинов, которые, тем не менее, не имели ни малейшего отношения к демосу, а следовательно, и к демократии. Это «метеки» (правильнее было бы сказать «метойки») — «изгнанники». В метека превращался любой полноправный гражданин, живший не в своем полисе (скажем, афинянин в Коринфе), ибо полными правами он обладал лишь в границах своего полиса и его хоры (сельской области). А за пределами собственной хоры он терял в полном объеме не только политические права, но, в некотором смысле, и гражданские. В принципе его могли убить, ограбить или захватить в рабство просто обитатели соседнего полиса, хотя обычно никто этого не делал в силу греческой солидарности, свойственной грекам, как и любому другому этносу.
Метек не мог самостоятельно выступать стороной в полисном суде. Интересы метека, по его просьбе (в крайнем случае, за определенную мзду), представлял тот или иной гражданин на основании договора о гостеприимстве. Они действовали по всему эллинскому миру, обеспечивая правовую основу нормальной жизни, а границы гражданства, между тем, оставались незыблемыми. Поэтому в греческом полисе изгнание было тяжким наказанием. Оно приводило к утрате большей части гражданских прав.
В той или иной форме изгнание существовало в любом обществе с развитыми демократическими правами и привилегиями, с развитым участием граждан в управлении, и всегда это было не что иное, как лишение гражданских прав. Изгнание знали городские коммуны Средневековья. Изгнание знала любая орда. Изгнание практиковала домонгольская Русь (тоже своего рода страна городов-государств). И в современной России есть метеки — лимитчики, бомжи, беженцы. Причем, мы в разговоре не называем собеседника «лимитчиком», эллин обязательно добавил бы к его имени «метек». Вполне естественно, что беженцев принимают, особенно христианские народы. Но если беженцам предоставляют гражданские права, и уж, тем более, политические — значит, эти права украдены у коренного населения.
Что требовалось от эллина, чтобы стать гражданином своего полиса? Во-первых, быть в нем рожденным. Достичь совершеннолетия, то есть 20 лет (там было довольно раннее совершеннолетие). Выполнять все необходимые нормы воспитания гражданина, принятые в данном полисе: приобрести элементарную грамотность и достаточное воинское мастерство, чтобы вступить в строй полисного ополчения — фаланги. Но это еще не все — далеко не все успевали к 20 годам жениться и завести ребенка, что тоже было необходимо для получения гражданских прав. Надо сказать, гражданские общества Эллады всегда уделяли внимание поддержанию рождаемости граждан, что же касается рождаемости не граждан — то гражданские общества она не интересовала. Полис не пресекал и не поощрял их рождаемости, ибо эти люди не были включены в политическую систему, в ополчение горожан.
Итак, одна из распространенных норм большинства демократий — ценность семьи. Другая — ценность собственности. Постулировалось, что демос состоит из домохозяев — людей, обладавших собственностью. Даже Аристотель с его аристократическими симпатиями проявлял интерес к «политии» (в его терминологии «власти полноправных граждан»), и рекомендовал, чтобы к политической жизни были допущены «средние люди» (дословный перевод с греческого, а мы сейчас говорим «средний слой», или «средний класс», или «люди среднего достатка»).
То же самое отмечает в своей классической речи и известнейший позднеафинский оратор Исократ. Он долго перечисляет недостатки, пороки и мерзости богатых, а потом резко, одним штрихом подводит черту: «Богатые столь омерзительны, что хуже их могут быть только бедные». Русский философ Иван Александрович Ильин указывает, что общество не заинтересовано в выращивании богачей, напротив, общество заинтересовано, чтобы наибольшее число граждан было собственниками.
В обществах Позднего Средневековья и Нового времени, как правило, также действует цензы, их четыре: возрастной, образовательный, имущественный, ценз оседлости. Цензовую демократию можно изучать также на материале XIX — первой половины XX века. В настоящее время из четырех цензов повсеместно действует только возрастной. Разберем их по порядку.
1) Возрастной ценз. Если бы его не было, даже новорожденный младенец обладал бы политическими правами. Однако возрастной ценз сегодня резко снижен. Еще в 50-е годы XX столетия во многих государствах Европы и многих штатах США возрастной ценз составлял 21 и даже 23 года. С возрастом человек не становится гениальнее (интеллект можно развивать, но заложен он рождением и воспитанием в раннем возрасте), и все же одно очень важное качество — здравый смысл — человек приобретает далеко не сразу. 18-летний гражданин куда более подвержен пропаганде, нежели человек пятью годами старше. Кроме того, по молодости он еще не успел приобрести достаточное количество неформальных связей, защищающих его в известной степени от воздействия прямой агитации. Телевидение обращается к миллионам, но для отдельного человека обычно много важнее, что скажет его друг, а не политический телеобозреватель.
Своими корнями возрастной ценз уходит глубоко в историю. В нем косвенно скрыты исчезнувшие в прямом оформлении цензы, связанные с военной службой и деторождением. Например, полное гражданское совершеннолетие в Российской империи приходилось на 25 лет, и именно к этому возрасту большинство ее подданных уже заканчивало военную службу, согласно всеобщей воинской обязанности, и успевало обзавестись семьей.
2) Образовательный ценз. Он был не столько цензом образовательным, сколько цензом грамотности и с введением повсеместно всеобщего начального образования потерял смысл. Но этот ценз был важен, ибо на неграмотного человека, не понимающего даже, чье имя написано в избирательном бюллетене, воздействовать очень легко.
3) Имущественный ценз. Посредством этого очень тонкого ценза во всех обществах стремились отсечь именно социальные низы, чтобы оградить граждан среднего достатка от вмешательства в политический процесс социальных низов.
4) Ценз оседлости. С появлением больших государств возникает измененная форма полисной системы, отделяющей граждан от метеков — ценз оседлости, требующий от человека либо рождения в своем избирательном округе, либо жизни в нем на протяжении 15, а то и 20 лет. Ценз оседлости позволяет сохранить в демократической системе необычайно важный элемент неформальных отношений, то есть когда гражданин избирает лично ему знакомого Павла Петровича, заслуживающего, по его мнению, доверия за деловые и нравственные качества, а не за принадлежность к партии коммунистов или либералов, или к любой другой. Ведь только при таком избрании Павел Петрович чувствует личную ответственность передо мной — его избирателем.
Еще в середине XVII века видный английский мыслитель Фрэнсис Хатчесон ставил вопрос: «Можно ли считать добропорядочным гражданином члена политической партии?» — и отвечал на него отрицательно, ибо таковой гражданин будет действовать не в интересах общества, а в интересах партии. Партия — всегда часть чего-то (от английского «part» — «часть»). Партия всегда устроена недемократично, и система политических партий — недемократический институт демократического общества. Более того, с позиций Аристотеля, партия — олигархический институт, вмонтированный в демократию.
Но чем больше избирательный участок, тем меньше шансов, что граждане будут знать депутата лично. В этой ситуации единственный способ избежать наличия партий — вернуться к двух-, а если потребуется, и к трехстепенным выборам. То есть, избирать выборщиков и доверить им избирать депутатов. Тогда будет сохранен элемент столь драгоценной неформальности, которая ограждает от того, чтобы между избирателем и избираемым протиснулась ловкая шайка. Во всех остальных случаях неизбежно движение от демократии к охлократии.
Аристотель не был христианином, но оказал христианам массу услуг. Кроме всего прочего, он указал, что всякое общество не может существовать без внутренней структуры, и замечательно привел пример Тезея Афинского, который, учреждая общество на голом месте, повелел, как царь, чтобы общество структурировалось, и люди записались бы: одни — в земледельцы, другие — в благородные, а третьи — в ремесленники. К этому мы можем с вами добавить универсальный принцип Константина Николаевича Леонтьева, который, написав, что всякое упрощение есть деградация, тем самым предписал нам, ради нашего блага, стремиться к усложнению системы.
Отсюда еще одно простое наблюдение. Это было в представлении множества народов, множества авторов. Если социально, оставив (хотя это всегда искусственно) за пределами рассмотрения этническую принадлежность, национальную культуру (иначе называемую этнокультурный вариант), мы будем вынуждены признать, что на социальном уровне любое (или практически любое) общество, в том числе любое общество свободных людей, делилось следующим образом:
— элита,
— народ,
— социальные низы.
Если мы увидим с вами другое деление, то оно будет всегда означать общество несвободных.
Вы никогда не найдете в истории такой социальной структуры: народ и социальные низы. Не бывает. Элита и все прочие — бывает, но это означает, что все прочие существенно несвободны. А гомоморфная система — все принадлежат к одной категории — будет означать еще более высокую степень личной несвободы, потому что система будет нивелировать личность. Это самый страшный вариант. Пример — советское общество при Сталине. Оно было декларировано гомоморфным. При этом вождь абсолютно доминировал над партией, партия была инструментом вождя. В это вырождался менее людоедский режим гитлеровской Германии, гораздо более приличный, даже идеологически более приличный, чем сталинский, но стремился к этому же.
А трехсоставная система вас будет встречать везде. Классическая формула римской власти времен Ранней Республики — Сенат, римский народ и плебс. Заметьте: народ отдельно, и плебс — отдельно. Плебеи получат равноправие на уровне народа, и войдут в элиту, вне всякого сомнения, но тогда будет вопрос поставлен иначе: Сенат, римский народ, и пролетарии. Римское слово «пролетариат» означает «босячье», а вовсе не «рабочие». Поэтому, когда вы проезжаете станцию метро «Пролетарская», знайте, что на кафельной стене должно быть написано «Босяцкая». Слово «рабочий» включает в себя более высокое внутреннее достоинство, нежели слово «пролетарий». Ежели этимологически точно перевести значение слова «пролетарий», это будет развернутая фраза: «бесполезный, кроме того, что он может размножаться».
Поэтому, когда мы декларируем обязательность «всеобщего, равного, прямого и тайного» избирательного права, мы предлагаем совершить не что иное, как слить две категории в одну: категорию «народ», или, иначе, «граждан», и категорию социальных низов, то есть, иначе, «не граждан». А это — разрушение общества как такового, и, в любом случае, разрушение демократии. Увы, любое общество создает некий «отстой»: социальные низы, неприкасаемых, плебс, пролетариат, клошаров… Здоровое общество не жалеет сил и средств для уменьшения этого слоя, предоставляя возможность подняться из низов в народ (кстати, как и возможность подняться из народа в элиту). Разумное общество стремится не допустить деградации: культурной, профессиональной, социальной. Но полностью избавиться от социальных низов невозможно — видимо, так устроен социум... Поэтому, если мы видим, что решения принимаются одним процентом общества — это либо аристократия, либо олигархия. Когда десятью — уже демократия. Но вряд ли можно говорить о демократии, если число граждан — 90 % населения. Если все поголовно объявляются гражданами, значит, нет ни одного гражданина.
Как могут выглядеть очень здоровые общества, на уровне демографической статистики, с учетом этих основных социальных категорий? Такие общества в истории были. Удивительно здоровое общество — общество, предоставляющее максимальные права личности, по крайней мере, максимальное внимание к личности, должно выглядеть примерно следующим образом:
— 5% элиты (это очень многолюдная элита, пятипроцентная элита позволяет собрать всех наиболее достойных членов общества, чаще всего это очень сложная система, состоящая из элементов аристократической и демократической элит, а также представителей бюрократических кругов);
— до 75% должно составлять среднее большинство, то есть народ, обладающее политическими правами, латинское «populus» или греческое «демос»;
— и 20% (неизбежная 1/5) — составит отстой, социальные низы.
По каким признакам мы отличаем граждан, народ (демос) от социальных низов? Если мы обратимся к гражданским обществам, то увидим эти признаки невооруженным глазом.
1) Отказ участвовать в политической жизни. По сути дела, человек, несколько раз не явившийся на выборы, должен лишаться права участвовать в них. Это закономерное требование любой демократии, ибо голосовать — не только право, но и долг. Иначе демократии нет, иначе демос не осуществляет кратию!
2) Отказ от военной службы. Ибо гражданин настолько должен желать блага обществу свободных людей, что должен желать его защищать. В обществе свободных людей, в обществе демократии уклоняющихся от воинской службы должны не сажать в тюрьму, а вышвыривать из категории граждан, вниз, в быдло (кстати, это иное название, польское, той же самой категории).
3) Гражданин, позволяющий безнаказанно себя оскорбить?.. Не гражданин! Понимаете, общество демократическое предъявляет к гражданину определенные завышенные требования. Ведь как исторически сложилась демократия? В некотором противоборстве с аристократией. И демократия — кстати, именно через воинскую службу — стремится привить гражданам чисто аристократические добродетели: честь и верность, ответственность и готовность принимать решения, умение повиноваться приказам и отдавать приказы — это же чисто аристократическая добродетель, но через воинскую службу становится демократической.
Только гражданское общество может воспитывать такое превосходное римское качество как дисциплина. Мы утратили смысл этого человеческого достоинства: не то послушание, не то субординация. А на самом деле дисциплина — это понимание (откуда и «учебная дисциплина»). То есть: «мне тяжело, но я делаю, ибо понимаю, зачем это нужно».
Верность — классическая аристократическая добродетель, но — и воинская, и через воинскую службу становится демократической. А для христианина (если хотите, христианин — изначальный, последовательный демократ) категория верности — обязательна, потому что это высшая христианская добродетель.
Тут можно сделать одно изящнейшее отступление.
(Далее — http://vk.com/zlye_russkie?w=wall-45397375_9092)
Комментировать
Нравится
В избранное
Цитировать