Если я потомок обезьяны, вернее, если я соглашусь с этим догматом, какая этика мне останется? Можно перестать мучаться совестью там, где инстинкт победил свободу. В конце концов, какой с обезьяны спрос? Если правы различные экономические теории, если деньги — это кровь человечества, а их наличие дарит долгожданное счастье, то я уже не сребролюбец. Моя жизнь вписывается в нерушимые законы, она оправдана, моё стяжательство извинительно, да и самого Иуду следует вытаскивать из ада за те несчастные тридцать серебряных монет.

Протоиерей Андрей Ткачёв