По просьбам выкладываю полный текст Беседы святителя Иоанна Златоуста о постыдной мерзости мужеложества:

“Потому предал их Бог постыдным страстям:женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга” (Рим. 1:26,27).

Противоестественные вожделения - самый тяжелый грех. - Дурное употребление богатства бедственно.

1. Итак, все страсти бесчестны, но особенно бесчестна безумная любовь к мужчинам, потому что душа страдает и унижается в этих грехах более, чем тело в
болезнях. Смотри же, как апостол и здесь лишает язычников прощения, сказавши о женщинах подобно тому, как и об учении: “заменили естественное употребление”. Никто не может сказать, говорит он, что они дошли до этого, будучи лишены обыкновенного способа соития, и что предались столь необычайному неистовству
потому, что не могли удовлетворить своей похоти, так как изменять возможно только то, что имеют, как апостол и сказал в речи об учении: “подавляющих истину неправдою”. Тоже самое опять, но несколько иначе, апостол сказал и о мужчинах: “
оставив естественное употребление женского пола” .
И у женщин, и у мужчин он равно отнимает возможность извинения, обвиняя их не только в том, что они имели наслаждение и, оставив то, что имели, обратились к иному, но и в том, что, презрев способ естественный, прибегли к противоестественному. Но противоестественное и более неудобно, и более неприятно, так что не может быть и названо удовольствием. Ведь истинное удовольствие сообразно с природою, а когда Бог оставляет, тогда все приходит в
беспорядок. Вследствие этого у язычников не только учение было сатанинское, но
и жизнь диавольская. И когда апостол беседовал об учении, то он указал на мир и
человеческий разум, сказавши, что люди силою разумения, данного от Бога, и при
посредстве всего видимого могли возвыситься до Творца, но не захотели этого и
остались без оправдания. А здесь, вместо мира, он указал на удовольствие,
сообразное с природою, которым они могли наслаждаться с большею свободою и с большею приятностью, освободившись от стыда. Но язычники не захотели этого и, оскорбивши самое естество, оказались вне всякого извинения.
Бесчестнее же всего то, что и женщины стремятся к таким смешениям, которых им следовало бы стыдиться более мужчин. И здесь достойно удивления благоразумие Павла, как он, нападая на два противоположных дела, со всею точностью достиг своей цели. Ведь он хотел и выразиться благопристойно, и уязвить слушателя, но то и другое было невозможно: одно препятствовало другому. Выразившись благопристойно, нельзя было тронуть слушателя; а чтобы сильнее поразить его, необходимо было представить дело яснее во всей его наготе. Но разумная и святая душа Павла с точностью преодолела то и другое, усилив обвинение наименованием естества и воспользовавшись этим словом как бы некоторым покровом для благопристойности речи.

Итак, коснувшись сперва женщин, апостол обращает потом речь к мужчинам: “
Подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола”.
Является доказательством крайней порчи то, когда развращены тот и другой пол, когда мужчина, поставленный быть наставником жены, и женщина, которой повелено быть помощницею мужа, поступают друг с другом, как враги. Заметь же, какие сильные выражения употребляет апостол. Не сказал, что они питали взаимную любовь и вожделение, но – “разжигались похотью друг на друга”.

Замечаешь ли, что все произошло от преизбытка вожделения, которое не в силах оказалось остаться в собственных своих пределах? Все, преступающее законы, установленные Богом, питает вожделение к необычному и незаконному.
Подобно тому, как многие, потерявши позыв к обыкновенной пище, нередко едят землю и мелкие камни, а другие, томясь сильною жаждою, часто пьют и грязную воду, - так и язычники вскипели этою противозаконною любовью. И если ты спросишь: откуда такая напряженность страсти? - отвечаю: оттого, что они были оставлены Богом. А отчего произошло это Божие оставление? От беззакония оставивших Бога. “Мужчины на мужчинах делая срам” (ст. 27).

2. Ты, услышавши (говорит апостол) о том, что они (язычники) разжигались, не подумай, что у них была одна только болезнь вожделения: все зависит преимущественно от беспечности, которая и разжигала страсти. Потому он не сказал - соблазнившись, или - впавши (Гал. 6:1), как выразился в другом месте,
а как выразился? “Делая”. Они считали грех занятием не простым, но таким, которое совершали с ревностью. Не сказал также - вожделение, но – “ срам”
по преимуществу, потому что они посрамили естество и попрали законы.
Смотри, какое большое замешательство произошло с той и другой стороны. Не только голова стала внизу, но и ноги вверху; люди сделались врагами себе самим и друг другу, так как открыли какую-то жестокую брань, которая беззаконнее всякого междоусобия, - брань многоразличную и разнообразную. Они разделили ее на четыре вида, все суетные и преступные, так что эта борьба у них была не двойная и тройная, но в четырех видах. Рассуди сам. Двоим, разумею жену и мужа, надлежало
составлять одно, как сказано: “будут одна плоть” (Быт. 2:24). А это вызывалось желанием общения, которое и соединяло оба пола друг с другом.

Диавол, истребив эту взаимную склонность и давши ей иное направление, таким образом разделил между собою полы и, вопреки закону Божию, из одного целого сделал две части. Ведь Бог сказал: “будут одна плоть”, но диавол единую плоть разделил на две. Вот первая брань. Опять, каждая из этих двух частей стала враждовать как сама с собою, так и друг против друга, потому что женщины стали наносить поругание не только мужчинам, но и женщинам, а мужчины восставали друг на друга и против женского пола, как обыкновенно и бывает в какой-нибудь ночной битве. Видишь ли вторую и третью брань, четвертую и пятую?

Но есть еще и иная: кроме сказанного, они восстали и на самую природу. Так как диавол видел, что самое вожделение больше всего соединяет полы, то и постарался разорвать этот союз, чтобы уничтожить человеческий род не только противозаконным расточением семени, но и взаимною борьбою и восстаниями. “

И получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение” (Рим. 1:27).
Смотри, как апостол опять переходит к источнику зла - нечестивому учению, и говорит, что “срам” был воздаянием за это беззаконие. И так как, говоря о геенне и наказании, апостол для людей нечестивых, избравших такую жизнь, показался бы не заслуживающим доверия и даже смешным, то он разъясняет, что в самом этом удовольствии заключается наказание. И не удивляйся тому, что они не чувствуют этого, но испытывают наслаждение: ведь и безумные и одержимые болезнью умопомешательства, много мучая самих себя и находясь в жалком положении, однако смеются и радуются своим делам, по поводу которых другие о них плачут.

Но, мы не говорим, что вследствие этого они освобождены от наказания, напротив, потому самому они и находятся в ужаснейшем мучении, что сами не сознают своего положения. Не больным нужно судить о положении дел, а здоровым. Известно, что в древности такое дело считалось даже законным, а один языческий законодатель запретил рабам натирать себя маслом досуха и мужеложствовать, предоставив только свободным такое преимущество, а лучше сказать - такое студодеяние. И, вообще, язычники не считали это дело бесстыдным, но, как нечто почетное и более высокое, чем состояние рабов, предоставляли его лишь свободным.
Так думал мудрейший народ афинский и великий из афинян Солон. Можно найти много и других философских сочинений, зараженных тою же болезнью. Однако же, вследствие этого, мы не назовем такого дела законным, а, напротив, - признаем жалкими и достойными многих слез тех людей, которые приняли этот закон. Что делают блудницы, тоже, а лучше сказать - более безобразное совершают и мужеложники.

Смешение с блудницами, хотя беззаконно, но естественно, а мужеложство и противозаконно, и противоестественно.

Если бы не было геенны и не угрожало наказание, то это было бы хуже всякого наказания. Если же они наслаждаются, то это говорит лишь об усилении наказания. Если бы я увидел, что бежит нагой человек, вымаравший все свое тело грязью, и не только не стыдится, но и хвалится этим, то я не стал бы радоваться вместе с ним, но больше его рыдал бы о нем, потому что он не чувствует стыда своего. Но, чтобы яснее представить вам поругание, выслушайте от меня и другой пример. Если бы кто-нибудь уличил девицу в том, что она в своей опочивальне имела смешение с неразумными животными, а она и после того стала бы услаждаться таким смешением, то недостойна ли была бы она слез, преимущественно вследствие того, что не могла избавиться от этой болезни по той причине, что не сознавала порока?

Конечно, это всякому ясно. А если то беззаконие тяжко, то и это (мужеложство) -не менее того, так как терпеть поругание от своих прискорбнее, чем от чужих. Я утверждаю, что эти (мужеложники) хуже убийц, так как лучше умереть, чем жить после такого поругания. Убийца отторгает душу от тела, а этот губит и душу вместе с телом. Какой ни назови грех, ни один не будет равен этому беззаконию. И впадающие в него, если бы сознавали совершаемое, приняли бы бесчисленные
смерти, чтобы только не подвергаться этому греху.

3. Ничего, ничего нет неразумнее и тяжелее такого поругания. Если Павел, рассуждая о блуде, сказал: “Всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела” (1 Кор. 6:1, то что сказать об этом безумии, которое настолько хуже блуда, что нельзя и выразить?

Не говорю, что ты только сделался женщиною, но более: ты погубил свое существование, как мужчина, ты ни в женское естество не изменился, ни того, какое имел, не сохранил, а сделался общим предателем того и другого естества, и достоин изгнания и от мужчин и от женщин и побиения камнями, так как ты оскорбил тот и другой пол.

Чтобы тебе понять, насколько велик этот грех, (представь следующее): если бы кто-нибудь, пришедши к тебе, объявил, что он сделает тебя из человека собакою, то ты не убежал ли бы от него, как от человека самого вредного? Но вот ты сделал самого себя из человека не собакою, а животным более презренным, чем собака: она еще годна к чему-нибудь, а предавшийся распутству ни к чему негоден. И скажи мне, если бы кто-нибудь угрожал сделать так, чтобы мужчины носили и рождали детей, то разве мы не исполнились бы гнева? Но вот теперь предающиеся такому неистовству поступают сами с собою гораздо хуже, так как не одно и тоже, во-первых, измениться в женскую природу и, во-вторых, оставаясь мужчиною, сделаться женщиною, а лучше сказать - ни тем, ни другим. Если же ты желаешь узнать чрезмерность зла и в другом отношении, то спроси, почему законодатели наказывают тех, которые делают других скопцами, и узнаешь, что ни за что иное, как именно за изувечение природы, хотя они и не наносят человеку такого поругания (какое наносится мужеложеством), потому что оскопленные и после оскопления во многих случаях бывают полезны.

Между тем нет ничего непотребнее мужчины, сделавшегося блудницей, потому что не только душа, но и тело допустившего такое поругание становится ничтожным и достойным изгнания отовсюду.
Какие же геенны достаточны для таких! А если ты, слыша о геенне, смеешься и не веришь, то вспомни об огне содомском. Ведь мы видим, даже в настоящей жизни видим подобие геенны. Так как многие готовы были совсем не верить явившимся по воскресении, и возвестившим, что и теперь существует огонь неугасимый, то Бог и вразумил их событиями настоящей жизни. Таково было сожжение Содома и истребление его огнем, о чем знают бывшие там и собственными глазами видевшие следы божественного наказания и небесных молний. Пойми же, как велик был грех, побудивший геенну явиться преждевременно, С другой стороны, так как многие презирали речи (о геенне), то Бог на деле показал им подобие ее в некотором новом виде. Дождь тот был необыкновенный, как и смешение содомлян было противоестественно; он затопил землю, как и похоть наводнила их души. Этот дождь был по своему действию противоположен дождю обыкновенному: он не только не возбудил утробу земли кпроизрастанию плодов, но и сделал ее неспособною к принятию семян.
Таково было и смешение мужчин земли содомской, которое делало их тела более бесплодными.

Что грязнее, что отвратительнее того мужчины, который стал блудницею? Какое неистовство, какое безумие!

Откуда вторглась эта похоть, оскорбляющая человеческую природу, наподобие врагов, а лучше сказать, настолько ужаснее врагов, насколько душа превосходнее тела? О, вы бессмысленнейшие и бессловесных, бесстыднейшие и собак! И у тех никогда не бывает такого смешения, так как природа знает свои границы, а вы, срамя свой пол, сделали его бесчестнее существ неразумных.

Итак, откуда произошло это зло? От роскошной жизни, от незнания Бога: всякий раз, как люди отвергают страх Божий, тогда оставляет их и всякое добро.

4. Итак, чтобы этого не было, будем иметь пред глазами истинный страх Божий.
Ничто, ничто так не губит человека, как если сняться с этого якоря, а равно
ничто так не спасает, как если всегда держаться на нем. Если мы, имея пред
глазами человека, с меньшею решительностью приступаем ко грехам, а часто не
делаем ничего неуместного, стыдясь более почтенных слуг, то рассуди, какою
безопасностью мы будем пользоваться тогда, когда будем иметь пред глазами Бога.

Ведь при таком нашем настроении, нигде на нападет на нас дьявол, потому что
труд его был бы бесполезен. Когда же дьявол заметит, что мы блуждаем вне и
бродим без узды, то он, воспользовавшись нашим почином, наконец, получит
возможность и совсем разлучит нас от стада. И что переносят нерадивые из рабов,
которые оставив необходимые дела, из-за которых были посланы господами на
рынок, без надобности и напрасно останавливаются с проходящими и тратят здесь
свободное время, тому же подвергнемся и мы, когда отступим от заповедей Божиих.

Вот стоим и мы, удивляясь богатству, красоте тела и остальному, что до нас не
касается, как и те рабы смотрят на представления фокусников, а потом, пришедши
поздно, терпят дома жестокие побои. А многие, следуя за другими, совершающими
подобные непотребства, оставили даже путь, лежащий пред ними. Но не будем так
делать, потому что мы посланы совершить многое из необходимого; если же мы,
пренебрегши этим, остановимся и будем с удивлением смотреть на бесполезные
предметы, то, понапрасну и тщетно истратив все свое время, и мы подвергнемся
жестокому наказанию. Если же ты желаешь заняться, то есть у тебя то, на что ты
должен с изумлением смотреть, чем можешь любоваться все свое время, что не
смеха достойно, но удивления и многих похвал, а между тем, если станешь
изумляться смешному, ты и сам сделаешься таковым и даже хуже смехотворца.
Беги же скорее прочь, чтобы тебе не подвергнуться этому.

И скажи мне, почему ты стоишь, с изумлением смотря на богатство и готовый лететь к нему? Что ты видишь в нем удивительного и достойного остановить на себе взоры твои? Кони ли, украшенные золотом, и слуги-варвары, или евнухи, дорогие одежды, а в них сладострастная душа, поднятые вверх брови, беготня и волнение? Но неужели все это достойно удивления? Чем эти люди отличаются от нищих, которые пляшут на рынке и играют на свирели? Они, одержимые сильным голодом добродетели, пляшут свою пляску, которая смешнее пляски нищих, когда бегают и кружатся то по роскошным обедам, то по домам непотребных женщин, то в толпе льстецов и тунеядцев. Хотя они и в золото одеты, но особенно жалки потому, что заботятся больше всего о том, что не имеет для них никакого значения. Не смотри на одежды, но раскрой их душу и вглядись, не полна ли она бесчисленных ран, не одета ли в рубище, не одинока ли она и не беззащитна ли? Какая польза в этом безумном пристрастии к внешнему?

Гораздо лучше быть бедным, но жить добродетельно, чем быть царем, но порочным.

Бедный сам по себе наслаждается всяким душевным удовольствием и, вследствие
внутреннего богатства, не чувствует наружной бедности. А царь, наслаждаясь тем,
что ему вовсе неприлично, наказывается в том, что в особенности ему должно быть
свойственно, и мучится в душе помыслами и совестью, преследующими его и среди
удовольствий. Зная это, отвергнем золотые одежды и усвоим себе добродетель и
удовольствие, происходящее от добродетели.

Таким образом и здесь, и там мы насладимся многою радостью и достигнем обетованных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Гераклит, не надо мне указывать в менторском тоне, что мне помнить, а что нет. Тем более что Вы не истина в последней инстанции, а я не указываю куда Вам идти и чем заниматься. Я говорю не об отсутствии конструктивной критики, а о непоследовательности в суждениях и поступках. Если Вы некорректно высказываетесь о верующих, значит считаете себя выше и лучше их. Какого тогда отношения к себе Вы ждете и зачем говорите о дискриминации? Добро есть, впрочем как и зло. Если мать убивает своего младенца, взяв за ноги и ударив головой о стену. Это что? Так житейский факт?

Во-первых, тон через экран Вашего монитора вряд ли слышен; Во-вторых, я не претендую на звание "истины в последней инстанции", а лишь пытаюсь немного урезонить "милосердных" христиан и показать, что "светское" государство - это прежде всего плюрализм мнений. Только и всего, но Вы постоянно пытаетесь перейти на личности (никаких векторов Вашему хаотичному движению не указывал, а выго говорите "а я не указываю куда Вам идти и чем заниматься")

Гераклит, тон чувствуется в стилистике изложения, отсюда и "истина в последней инстанции." Вы пытаетесь урезонить христиан в чем? Странно, что Ваш плюрализм мнений распространяется только на Ваше собственное мнение. Другого Вы слышать не хотите. Я не пытаюсь перейти на личности, тем более, что перейти на личности гораздо легче, чем сохранить разговор в конструктивном русле (и пытаться не надо). В отличие от Вас, кстати (реплика о моем хаотичном движении. Уверяю Вас, что мое движение строго упорядочено). Так вот, указывали и еще как. "Нет добра, как и нет зла. Помните это." - это ли не вектор и указание?

Гераклит, я знаю значение термина "детерминирован". Не определен, а обусловлен. Если упорядоченность моего движения - заблуждение, то это Ваше заблуждение. Потому что Вы не можете знать о моем представлении о точных науках. Это всего лишь Ваш внутренний образ моего представления. Кроме того, Ваше предложение лишено логического смысла. Поскольку в начале Вы говорите, что упорядоченность есть заблуждение, а заканчиваете тем, что хаос не выходит за рамки четких закономерностей. В вообще чего хотели сказать?