Это уже было в 1905-1917-м. И Пьеро-Вертинский завывал в кокаиновых грёзах, и девки обоих полов помавали ногами бледными, и Кузьмин педерастические оды строчил. И свои Быковы-Навальные были. И даже свой Кураев имелся, на букву Га. И свои ксюши собчак, в тогдашнем аналоге гипюрчика. И тогда их также потянуло на перчик. Да перчик так глубоко вошел, что глазки вылезли. Часть жаждущих остренького перемерла в Петрограде зимой 1918-го. Другую часть почикали робеспьеры, которых они так страстно призывали, размахивая рукавами Пьеро. А третья в слезах-сопляях поехала на пароходах до Стамбула. Чтобы освоить в Париже увлекательные профессии таксистов, швейцаров, консьержек и шляпниц. Сейчас ситуация похожая. Но народ, надеюсь, по умнел. По-крайней мере, кое-какие приметы этого налицо. Я вообще думаю, что эта ситуация дана нашему народу как испытание, как повторный ситуативный тест.

Так негласный кодекс мажора в том и состоит, что бы ничего не производить. Мол, производить должно "заводское быдло", а мажор должен "иметь fun". Трудящийся (хотя бы вполсилы) мажор тут же подвергнется в своей среде обструкции. И будет "нерукопожат".
"Рукопожатость" - актуальнейший истерический фетиш этого сообщества. Они страшно боятся её лишиться в глазах друг друга.
Получается, что нет сообщества более стадного, более тоталитарного, чем среда "борцов за демократию".