Фридриг сидел как оцепенелый, перед очами все ходило хаосом; Вельмин танец, изрекло нечто в нем, и оба эти суесловия стали маревом кучеряво бледных букв, как подпись к одной старой ксилографии, виденной им единожды у старьёвщика.