Музей Фаберже (Баден-Баден) купил за 800 тысяч евро (1 млн долларов) весьма необычную работу - камень, на котором разложен "русский набор": яичница, обрывок газеты, граненый стакан с недопитой водкой, закуска и недокуренный бычок. Натюрморт выполнен лично великим Карлом Фаберже из самых дорогих материалов: кирпич выточен из яшмы, белок - из белого камня, желток -…
Бычок в хрустале
Музей Фаберже (Баден-Баден) купил за 800 тысяч евро (1 млн долларов) весьма необычную работу - камень, на котором разложен "русский набор": яичница, обрывок газеты, граненый стакан с недопитой водкой, закуска и недокуренный бычок. Натюрморт выполнен лично великим Карлом Фаберже из самых дорогих материалов: кирпич выточен из яшмы, белок - из белого камня, желток - из янтаря, газета, рыбки-закуска и мухи - из серебра, стакан и его содержимое - из хрусталя, а бычок - из хрусталя и кварца. Набор разложен на газете от 18 октября 1905 года с текстом Высочайшего Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», подписанного 17 октября Николаем II.
"Voila" - только и сказал памятник Герцогу де Решилье, когда ему "поправили" чудесный старинный вид с вершины Потемкинской лестницы на порт, Одесский залив, Воронцовский маяк. Видимо, "Газпром", до сооружения своей вертикали в Северной Пальмире, решил потренироваться на Южной.
Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. * . . . . . В году недель ...
Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. * . . . . . В году недель пять-шесть Одесса, По воле бурного Зевеса, Потоплена, запружена, В густой грязи погружена. Все домы на аршин загрязнут, Лишь на ходулях пешеход По улице дерзает вброд; Кареты, люди тонут, вязнут, И в дрожках вол, рога склоня, Сменяет хилого коня. * Но уж дробит каменья молот, И скоро звонкой мостовой Покроется спасенный город, Как будто кованой броней. Однако в сей Одессе влажной Еще есть недостаток важный; Чего б вы думали? — воды. Потребны тяжкие труды... Что ж? это небольшое горе, Особенно, когда вино Без пошлины привезено. Но солнце южное, но море... Чего ж вам более, друзья? Благословенные края! * Но уж темнеет вечер синий, Пора нам в оперу скорей: Там упоительный Россини, Европы баловень — Орфей. Не внемля критике суровой, Он вечно тот же, вечно новый, Он звуки льет — они кипят, Они текут, они горят, Как поцелуи молодые, Все в неге, в пламени любви, Как зашипевшего аи Струя и брызги золотые... Но, господа, позволено ль С вином равнять do-re-mi-sol? * Финал гремит; пустеет зала; Шумя, торопится разъезд; Толпа на площадь побежала При блеске фонарей и звезд, Сыны Авзонии счастливой Слегка поют мотив игривый, Его невольно затвердив, А мы ревем речитатив. Но поздно. Тихо спит Одесса; И бездыханна и тепла Немая ночь. Луна взошла, Прозрачно-легкая завеса Объемлет небо. Все молчит; Лишь море Черное шумит... * Итак, я жил тогда в Одессе...
Ты знаешь, меня вдруг как-то непреодллимо стало тянуть к маме - и к Одессе-маме, и к моей маме, которая там лежит, к моему детству - как-то неуютно от этого чувства, как-то тревожно - мистика какая-то
Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. * . . . . . В году недель ...
Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. * . . . . . В году недель пять-шесть Одесса, По воле бурного Зевеса, Потоплена, запружена, В густой грязи погружена. Все домы на аршин загрязнут, Лишь на ходулях пешеход По улице дерзает вброд; Кареты, люди тонут, вязнут, И в дрожках вол, рога склоня, Сменяет хилого коня. * Но уж дробит каменья молот, И скоро звонкой мостовой Покроется спасенный город, Как будто кованой броней. Однако в сей Одессе влажной Еще есть недостаток важный; Чего б вы думали? — воды. Потребны тяжкие труды... Что ж? это небольшое горе, Особенно, когда вино Без пошлины привезено. Но солнце южное, но море... Чего ж вам более, друзья? Благословенные края! * Но уж темнеет вечер синий, Пора нам в оперу скорей: Там упоительный Россини, Европы баловень — Орфей. Не внемля критике суровой, Он вечно тот же, вечно новый, Он звуки льет — они кипят, Они текут, они горят, Как поцелуи молодые, Все в неге, в пламени любви, Как зашипевшего аи Струя и брызги золотые... Но, господа, позволено ль С вином равнять do-re-mi-sol? * Финал гремит; пустеет зала; Шумя, торопится разъезд; Толпа на площадь побежала При блеске фонарей и звезд, Сыны Авзонии счастливой Слегка поют мотив игривый, Его невольно затвердив, А мы ревем речитатив. Но поздно. Тихо спит Одесса; И бездыханна и тепла Немая ночь. Луна взошла, Прозрачно-легкая завеса Объемлет небо. Все молчит; Лишь море Черное шумит... * Итак, я жил тогда в Одессе...
Ты знаешь, меня вдруг как-то непреодллимо стало тянуть к маме - и к Одессе-маме, и к моей маме, которая там лежит, к моему детству - как-то неуютно от этого чувства, как-то тревожно - мистика какая-то