Я есть я. Коля есть мой товарищ Коля: он пухлый, оплыл жирком, и как все толстяки – добродушный.

Приехали мы с Колей ко мне в деревню. Родственники рады. Отобедали
всласть, отдохнули. А к вечеру соседка баба Маша пригласила нас с Колей
полакомиться крыжовником.

Прошли мы с Колей к ней в огород. Красота. В самом дальнем конце
огорода красивые ряды спелого крыжовника. Правда, вид чуть портит сортир
слева, выкрашенный в темно-зеленый цвет.

Набрал я в черпак воды и пошли мы с Колей лакомиться.

Стоим мы с Колей дергаем ягоды и наслаждаемся. Я воткнул в ухо наушник
от сотовика, что-то мурлычу себе под нос. Повернулся влево, хотел с
Колей впечатления обменяться, однако смотрю: Коли нет. Ну, подумал,
понесло Колю в сортир от ягод. Но прошло довольно прилично времени: Коли
опять нет.

И тут какая-то мысль вдруг нехорошая пришла: смотрю, а лючок фанерный,
примыкающий к сортиру для ассенизации и размерами метр на метр как-то
свежо не так как сортир окрашен, и вроде как немного в сторону сдвинут,
хотя вроде ранее на месте был и окрашен был в цвет заседальни.

Вынул я наушник, подошел к лючку, осторожно пальцами приподнял фанерку и, О Боже!, мой толстячек Коля по пояс в говне.

Протягивает мне руку о помощи, а рука у него, как у аристократа, в
мягкой коричневой перчатке только из дерьма. Нашел я во дворе дрын
увесистый, чтобы Колю сначала вытащить, ну а после этим же дрыном
надавать ему за невнимательность, не руку же Коле подавать во имя
спасения.

Представляю, как Коля рвал крыжовник, постепенно приближаясь к сортиру,
а лючок для ассенизации не заметил, наступил на него и бултыхнулся
толстеньким бочоночком вниз, а лючок его тут же накрыл сверху.

Протянул я Коле конец черенка, и Коля тут же за него ухватился. Стал я
его тащить. Но как это всегда бывает, в тот момент, когда счастье
спасения было так близко и так возможно, Колины руки соскользнули, и
Коля опять, получается уже второй раз за день, полетел в жижу. Да так
некрасиво приземлился: не на ноги, а на попу, и оказался в говне сидя и
по шею.

Теперь положение было такое: мрачного цвета бездвижная гладь, а над нею
беззаботно возвышается Колина голова. Да, подумал я, вроде как
начинается фильм «Белое солнце пустыни». Но Сухов - то армейской
лопаткой орудовал, чтобы вызволить из песка Саида. А мне чем парашу
выхлебывать, черпаком что - ли?

Посмотрел я на Колю, тот стал понемногу оживать, лысина его стала
краснеть, значит приток крови к голове пошел. Это хорошо, значит,
соображать начинает парень в каком дерьме оказался. Теперь Коля
напоминал уже не Саида, а смачную вишенку на шоколадном торту.

Говорю я ему: Вставай. А он мне: Да не могу я встать, уже пробовал, задницу ко дну присосало.

Представил я, как два Колиных толстых ядра, что болтаются у него позади, намертво впечатало во дно ямы.

Ладно, сказал я Коле, сиди, сейчас, что-нибудь соображу. Пошел
советоваться к бабе Маше. Поохала баба Маша, попричитала и говорит: надо
Петьку ассенизатора с его машиной звать. Сказала и побежала к Петьке на
конец квартала.

Через час на машине приехал Петька ассенизатор, хоть и пьяный вдрызг,
но довольный, что «шабашка» так нежданно и кстати случилась.

Заехал он на своей машиной почти до сортира, и, естественно, всю
растительность у бабы Маши, как слон, перетоптал. Вытащил кишку, стал ее
пихать, да спьяну чуть эту кишку на голову Коле не натянул.

Машина работала долго, с каким-то неприятным утробным бульканьем и
толчками, даже подумалось, не случится ли так, что эта машина вместе с
дерьмом засосет и моего Колю.

Но нет. Коля живехонек, как яма очистилась, встал и попробовал даже
вылезти, правда без моей помощи ему это сделать не удалось. После, когда
Колю вытащили, и он проплюхал по всему двору бабы Маши, то стало ясно:
лучше бы Колю эта ассенизаторская машина засосала, а по дороге
выплюнула. Я часа два мыл после Коли весь дворик бабы Маши.

Вот так и бывает: оступишься и окажешься в дерьме, начнет кто-либо тебя
вызволять, да от неумелой помощи еще в большем дерьме окажешься. Путь
один – выгрести всю срань из своей жизни и встать на ноги.