Блоги Russia.Ru - Марина Конёкhttps://russiaru.net/id376671/Блоги Russia.Ru - Марина КонёкМарина Конёкhttps://russiaru.net/id376671/https://russiaru.net//avatar/id376671@russiaru.net/orig/3778964902.jpg155155Fri, 22 Nov 2024 14:18:23 +0300Sat, 5 Jul 2014 20:16:57 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000037c
Сэмюэл Беккет. Семь пьес для радио

Беккет интересовался радиоформатом и написал некоторое количество пьес, не предполагавших сценического воплощения. Произведения получились довольно сложные (а впрочем что у него несложное).
]]>
Sat, 5 Jul 2014 19:52:29 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000037bДэвид Виттелс, «Зрение и скорость восприятия через зрение», часть 2 #психология@mindfeed

Как же работали эти трюки Реншоу? Чтобы понять это, необходимо сначала освободиться от популярных заблуждений. Одно из них то, что глаз работает как камера: что-то срабатывает в момент попадания света в глаз, формируя картинку с обратной стороны глазного яблока, а также где-то в мозгу. Всесторонние эксперименты показали, что никакой точной картинки никуда не проецируется.

«Большая часть процесса нашего зрения, — объясняет Реншоу, — не исполняется непосредственно глазами». По его теории глаза работают как «руки», которые достигают внешнего мира, вынимают из него бессмысленные обрывки информации, и передают их в мозг. Мозг затем пропускает эти обрывки через его память и спрашивает: «Что, чёрт побери, это такое? Где оно расположено, насколько оно большое?» До тех пор как мозг не получит ответы на эти вопросы, и не интерпретирует их через «сравнительное действие» — мы фактически ничего не «увидим»!

Это вольное изложение теорий Реншоу возможно заставит педантичного учёного схватиться за его редеющие волосы. Однако, чтобы проще было понять, ответы в терминах «сравнительного действия» будут такими: «Это автомобиль. Ты, идиот, он несётся прямо на тебя!..»; «Это слово "множественный", что означает дофига всего»; «Эта штука, движущаяся по комнате — твоя жена».

Память может выдавать нам информацию о таких вещах только потому, что с самого детства мы трогали вещи, работали ими, тянулись, слышали, пробовали, нюхали и сравнивали. Классический пример того, как мы учимся распознавать расстояния, можно видеть в 16-миллиметровом фильме о маленькой девочке, пытающейся сесть на что-то, что она никогда прежде не встречала.

Бродя по саду, она походит к круглому камню высотой около 30 сантиметров, и решает, что было бы неплохо на него сесть. Не доходя полметра до него она поворачивается, делает пару шагов к нему, и плюхается мимо. Она пугается, поскольку это не совсем то место, где она хотела бы расположиться — камень не настолько высокий, как ей казалось вначале.

Она встаёт, укоризненно смотрит на камень, кладёт на него свои руки, обходит вокруг, и, продолжая держаться за него, пробует снова — и на этот раз попадает. Теперь по одному взгляду на камень она может определить расстояние до него, чтобы сесть. Но она выяснила правду не с помощью глаз, а с помощью рук. Этот урок сохранился в её памяти, создавая один из наборов суждений, играющих главную роль в восприятии через зрение.
Эта концепция не есть оригинальная идея Реншоу. Настоящее открытие он показал в эксперименте с военными. Суть его в том, что мы видим лучше, если заранее обучимся способу замечать объект за одно короткое скоординированное действие. Так же, как и первоклассный игрок в гольф делает взмах, который, тем не менее, состоит из трёх частей: отведение, даунсвинг [вторая часть взмаха, когда клюшка движется к мячу] и проводка [движение, которое клюшка продолжает после удара по мячу], сливающиеся в одно движение.

Тахистоскоп, считает Реншоу, развивает такой «взмах» для зрения. Секрет тахистоскопа в его скорости. До тренировки студенты использовали неуклюжий и бессистемный способ видеть, и из-за быстроты вспышек тахистоскопа цифры выглядели размытыми. Отчасти причиной было то, что студенты не верили, что они могут разглядеть цифры за одну сотую секунды. Казалось, это невозможно, поскольку это в четыре раза быстрее чем человек моргает глазом. Выяснилось, что практически любой может овладеть такой сноровкой, а для хорошо тренированных студентов одна сотая секунды — даже слишком долго.

Многие из студентов Реншоу выучились схватывать слова, картинки и строки из цифр за одну двухтысячную секунды. Даже это, по его мнению, не было потолком достижимого. Сейчас [статья писалась при жизни Реншоу, в 1948 году] он экспериментирует с экспозицией в одну трёхмиллионную секунды. Он сделал это, подсоединив тахистоскоп к высокоскоростной фотовспышке от General Electric. Двое студентов уже способны многократно схватывать девятизначные номера за этот невообразимо короткий промежуток времени. Реншоу пока не готов принять это достижение как научно подтверждённый факт. Он подозревает, что высокий уровень иллюминации фотовспышки мог создать остаточное свечение, которое позволяет видеть картинку дольше, чем одну трёхмиллионную секунды.

В своём тренировочном курсе Реншоу достиг максимальной скорости в одну сотую секунды, подталкивая студентов до этого уровня начиная с одной десятой секунды и двух или трёх цифр. После того как они обучались воспринимать числа вроде «426937519» за одну сотую, на видео, запечатлевшем движение их глаз, становится видно, что их взгляды несутся по страницам, как грациозные конькобежцы по замёрзшему пруду. Один короткий взгляд позволяет воспринимать целый абзац. Реншоу настаивает, что это нечто большее, чем просто улучшение мускул глаза: это также говорит о лучшей координации с мозгом.

Но в механизмы зрения вовлечён ещё один фактор. В теории Гештальта он известен как «паттерн» или «форма». Реншоу во многом основывался на этой теории, когда строил свою систему распознавания самолётов. Например, четыре одинаковых отрезка, расположенные случайным образом, сбивают с толку. Но когда они выстраиваются в квадрат, появляется качественно новое значение. Наблюдатель видит форму, которую он немедленно распознаёт как квадрат, не тратя время на то чтобы посчитать и сравнить отрезки.

В более интересной демонстрации того же принципа использовалась фотография соблазнительно полуобнажённой Бетти Грейбл. Фото использовал инструктор, обучавший группу солдат Системе Распознавания Реншоу. Он без предупреждения показывал им эту картинку на одну сотую секунды.

В тот же момент мужчины подвывали и присвистывали.

«Что было на этом слайде?» — спрашивал инструктор.
«Бетти Грейбл!» — отвечал радостный хор голосов.
«Как вы это определили?» — требовал он.
Они видели, что он был серьёзен. Они пытались понять, но лучшее что они могли сказать: «чёрт, мы просто знаем».
«Ок», — сказал он. «Почему бы вам теперь не научиться распознавать самолёты таким же путём?»

Идея в том, что мы можем распознавать вещи сразу, с одного беглого взгляда. Самый быстрый и самый лучший способ распознавать вещи — смотреть на них как на целое. Это естественный путь видеть, и примерно до шести лет дети видят именно таким образом. Как правило, они и показывают лучшие результаты на тахистоскопе.]]>
Fri, 4 Jul 2014 00:08:43 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000037aЛео Штраус, «Что такое классическое образование? Введение в политическую философию», часть 2 #политология@mindfeed

Будучи обучением совершенной благовоспитанности, человеческому совершенству, классическое образование подразумевает также напоминание самому себе о человеческом превосходстве, человеческом величии. Каким образом, какими средствами классическое образование напоминает нам о человеческом величии? Мы не можем думать достаточно высоко о том, чем предназначено быть классическое образование. Мы слышали предположение Платона, что образование в наивысшем смысле есть философия. Философия есть поиск мудрости или поиск знания о самом важном, о наивысших и наиболее всеобъемлющих вещах; подобное знание, как он предполагал, является добродетелью и счастьем. Однако мудрость недоступна человеку, и потому добродетель и счастье всегда будут несовершенны. Несмотря на это, философ, который, по существу, не просто мудр, провозглашается единственно настоящим царем; он провозглашается обладателем всех высоких качеств, на которые способен человеческий ум, в самой высокой степени. Из этого мы можем сделать вывод, что мы не можем быть философами — что мы не можем получить наивысшую форму образования. Мы не должны обманываться тем фактом, что встречаем массу людей, называющих себя философами. Ибо эти люди используют неточное выражение, возможно обусловленное административной выгодой. Часто они просто хотят сказать, что являются сотрудниками философских факультетов. И ожидать, что сотрудники философских факультетов будут философами, столь же абсурдно, как и ожидать, что члены факультетов изящных искусств будут художниками. Мы не можем быть философами, но мы можем любить философию; мы можем пытаться философствовать. Это философствование состоит главным образом в слушании беседы между великими философами или, если выражаться более общо и осторожно, между величайшими умами, а следовательно, в изучении их великих книг. Величайшие умы, которым мы должны внимать, никоим образом не являются исключительно величайшими умами Запада. Просто досадная необходимость препятствует нам внимать величайшим умам Индии или Китая: мы не понимаем их языков, и мы не можем выучить все языки.

Повторим: классическое образование представляет собой вслушивание в разговор между величайшими умами. Но тут мы сталкиваемся с той непреодолимой трудностью, что эта беседа не состоится без нашей помощи — что фактически мы должны осуществить эту беседу. Величайшие умы произносят монологи. Мы должны превратить их монологи в диалог, их “рядом” во “вместе.” Величайшие умы произносят монологи, даже когда они пишут диалоги. Когда мы смотрим на диалоги Платона, мы наблюдаем, что здесь никогда не было диалога между умами высочайшего порядка: все диалоги Платона, это диалоги между человеком, стоящим выше и людьми, стоящими ниже его. Платон ясно осознавал, что нельзя написать диалог между двумя людьми высочайшего порядка. Тогда мы должны сделать то, на что величайшие умы были неспособны. Давайте взглянем в лицо этой трудности — трудности, столь значительной, что она, кажется, может отбросить классическое образование как абсурд. Поскольку величайшие умы противоречат друг другу по самым важным вопросам, они заставляют нас судить об их монологах; мы не можем принять на веру то, что говорит кто-либо из них. С другой стороны, мы не можем не заметить, что не в нашей компетенции быть судьями.

Это положение вещей скрыто от нас большим числом поверхностных заблуждений. Мы почему-то верим, что наша точка зрения лучше, выше, чем у величайших умов, — то ли потому, что наша точка зрения — это точка зрения нашего времени, и наше время, как более позднее, чем время величайших умов, может считаться превосходящим их времена; или поскольку мы верим, что каждый из величайших умов был по-своему прав, но не просто прав, как он на то претендует, — мы знаем, что не может быть просто истинной, самостоятельной точки зрения, а есть просто формально истинная точка зрения; она состоит в понимании того, что каждая всесторонняя точка зрения в некотором отношении относительна и что все всесторонние точки зрения взаимоисключающи и ни одна из них не может быть элементарно истинным. Поверхностные заблуждения, скрывающие от нас наше истинное положение, все сводятся к следующему: мы либо уже мудрее самых мудрых людей прошлого, либо можем быть таковыми. Мы, таким образом, вынуждены играть роль не внимательных и покорных слушателей, а импресарио и укротителей львов. Тем не менее мы должны взглянуть в лицо нашему устрашающему положению, созданному необходимостью того, что мы пытаемся быть чем-то большим, чем просто внимательными и покорными слушателями, а именно, судьями и в то же время мы не компетентны быть ими. Как мне кажется, причина этойситуации в том, что мы просто утратили все авторитетные традиции, которым могли верить, nomos, дававший нам авторитетное руководство, поскольку наши непосредственные учителя и учителя учителей верили в возможность просто рационального общества. Каждый из нас здесь вынужден исходить из собственных сил, какими бы недостаточными они ни были.

У нас нет иного утешения, кроме того, что присуще этой деятельности. Философия, как мы выяснили, должна обладать самозащитой от собственного желания поучать — философия может быть только внутренне поучительна. Мы не можем напрягать наше понимание, не понимая при этом, время от времени, чего-то очень важного; и этот акт понимания будет сопровождаться осознанием нашего понимания; пониманием понимания, nоеsis noeseos , и это столь высокое, чистое и благородное переживание, что Аристотель мог приписать его только Богу. Это переживание совершенно не зависит от того, приятно или неприятно, уродливо или справедливо то, что мы понимаем в первую очередь. Оно ведет нас к осознанию того, что все зло в некотором смысле необходимо, если здесь вообще должно быть понимание. Оно дает нам возможность принять все зло, происходящее с нами, которое может разбить наши сердца, в духе хороших граждан Града Божьего. Осознав достоинство ума, мы понимаем истинное основание достоинства человека и вместе с ним величие мира, вне зависимости от того, считаем ли мы его сотворенным или нет, который является домом человека, поскольку это дом человеческого ума.

Классическое образование, состоящее в постоянном общении с великими умами, есть обучение высочайшей форме сдержанности, если не сказать смирения. В то же время это научение дерзости: оно требует от нас полного разрыва с шумом, суетой, безрассудством, дешевизной ярмарки тщеславия как интеллектуалов, таки их врагов. Оно требует от нас дерзости, воплощенной в намерении рассматривать общепринятые взгляды как всего лишь мнения или считать из ряда вон выходящими обычные мнения, которые столь же вероятно могут быть неверными, сколь и мнения самые странные и наименее распространенные. Классическое образование — это освобождение от вульгарности. У греков было прекрасное слово для “вульгарности”; они называли ее apeirokalia, нехваткой опыта прекрасного. Классическое образование наделяет нас опытом прекрасного.]]>
Fri, 4 Jul 2014 00:08:04 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000379Я врач-психиатр и я против эйблистских петиций такого рода "Просим проверить психическое здоровье Мизулиной/Цорионова/etc". Инициировать проверку психического здоровья разнообразных ханжей, фанатиков и лицемеров - очень стигматизирующее действие для людей с психическими расстройствами.
Множество людей с теми или иными проблемами психического здоровья являются честными, добрыми и подлинно гуманистичными людьми и им очень обидно то что подозрение на психическое расстройство используется как некая унизительная стигма, как средство шельмования. Они молчат об этом, опять же, из-за стигмы, но, поверьте, им неприятно.
Не говоря уже о том что такого рода инициативы абсолютно бессмысленны - провести психиатрическое освидетельствование человека без его согласия можно только по решению суда.
Прошу репоста. Мне надоела глупейшая мода на унизительные для людей с психическими расстройствами эйблистские инициативы о "проверках" психического здоровья то одного, то другого деятеля.]]>
Wed, 2 Jul 2014 22:01:30 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000378Сергей Поварнин «Искусство спора: о теории и практике спора» #философия@mindfeed

О доказательствах.

Тезис. Выяснение тезиса. Определение понятий. "Количество" суждения. Степени "модальности". Важность выяснения мыслей.

1. Прежде чем говорить о споре и его особенностях, надо хотя бы в самых общих чертах ознакомиться с доказательствами. Ведь мир состоит из доказательств. Один доказывает, что такая-то мысль верна, другой — что она ошибочна.

Та мысль, для обоснования истины или ложности которой строится доказательство, называется тезисом доказательства. Она — конечная цель наших усилий. Тезис в доказательстве — как король в шахматной игре. Хороший шахматный игрок всегда должен иметь в виду короля, какой бы ход ни задумывал. Так и хороший доказыватель в споре или без спора: о чем он в доказательстве ни заводит речь, всегда, в конечном счете, имеет одну главную цель — тезис, его оправдание или опровержение и т.п.

Вот почему первое требование от приступающего к серьезному доказательству или спору — выяснить спорную мысль, выяснить тезис, т.е. вникнуть в него и понять так, чтоб он стал для нас совершенно ясным и отчетливым по смыслу. Это сберегает много времени и охраняет от множества ошибок.

2. Для того, чтобы выяснить тезис, достаточно обыкновенно выяснить три вопроса относительно этого тезиса.

Во-первых, — все ли слова и выражения тезиса вполне и отчетливо нам понятны.

Само собою ясно, что если нам надо опровергать или оправдывать, напр., тезис: "социализация земли в данное время необходима", мы должны вполне ясно и отчетливо понимать, что такое "социализация земли"*. Без этого у нас выйдет не настоящее доказательство, а какая-то "фальсификация", "безграмотная мазня". Между тем в этом именно пункте — в понимании смысла слов тезиса — грешат очень часто доказательства вообще и особенно споры.

Если смысл слова в тезисе не вполне ясен и отчетлив, то надо "определить" это "слово" или понятие. Напр., приищем определение понятия "социализация земли". Это "отмена всякой собственности на землю и объявление земли достоянием всего народа". Если мы удовлетворимся для наших целей этим определением, то можем идти дальше. Если же что-нибудь нам покажется неясным при таком определении, — мы должны тут же стараться выяснить и эту неясность. Одним словом надо стараться выяснить каждое понятие тезиса по возможности до полной кристальной ясности и отчетливости.

3. Как же надо выяснить понятие? Для этого на практике существуют два средства:

а) самому своими силами определить понятие, но это часто даже невозможно;

б) воспользоваться уже готовыми чужими определениями.

Второй способ обыкновенно предпочтительнее, если дело не касается понятий из нашей специальности, превосходно "как пять пальцев нам знакомых". Хорошо определить понятие — дело обычно трудное, иногда же, особенно в споре, очень трудное, требующее больших знаний, навыка, труда, затраты времени. Лучше воспользоваться определениями тех людей, которые могли затратить на них все это, определение которых прошло через огонь критики.

Всего более можно рекомендовать для данной цели определения из какой-нибудь серьезной и авторитетной научной книги. Это само собой понятно. Если таких нет под руками, годится определение из хорошего энциклопедического словаря и других подобных источников. Бывает так, что одно и то же понятие разные книги и разные авторитеты определяют различно. Тогда мы, конечно, выбираем какое-нибудь наиболее по нашему мнению правильное определение. Но в таком случае должно помнить, что существует несколько определений данного понятия, и иметь это в виду, особенно в спорах, чтобы не вышло недоразумений. Хорошо, если мы помним их все и знаем их недостатки; но, во всяком случае, надо не забывать, что определений данного понятия есть несколько.

Определения тех понятий, с которыми нам приходится особенно часто встречаться в доказательствах и спорах, надо все заучить по возможности точно и вполне сознательно. Напр., в современных спорах постоянно встречаются слова: интернационал, социализм, буржуазия, пролетариат, социализация земли, капитал и т.д. Между тем приходится часто убеждаться, что очень многие до сих пор совершенно не понимают или превратно понимают смысл таких слов. Спросим, что значит слово — собеседник или не ответит, или занесет такую околесицу, что хоть уши зажимай. А ведь как трезвонит этими словами!.. — Во избежание нелепых споров и опасности превратиться в попугая следует, повторяю, хотя бы заучивать определения, разобравшись в них как следует. Не доверяться тому, что "когда-то об этом читал". Прочитаешь, а потом забудешь и, грубо выражаясь, "переврешь". Тут нужно именно, по крайней мере, разумное заучивание, чтобы не получалась "каша в голове".

4. Второй пункт, который надо выяснить в тезисе, следующий. В тезисе, как и во всяком простом "суждении", всегда что-нибудь утверждается или отрицается о каком-нибудь предмете или о многих предметах одного и того же класса. И вот для ясности и отчетливости мышления надо знать, об одном ли только предмете идет речь или обо всех без исключения предметах данного класса, или не обо всех, а некоторых (большинстве, многих, почти всех, нескольких и т.п.). Между тем во многих суждениях, которые высказываются в доказательствах и словах, этого именно и не видно. Напр., человек говорит, "люди злы". Ведь мысль его не ясна. Все люди без исключения, или большинство? Не зная этого, нельзя, напр., опровергать подобный тезис, потому что способы опровержения тут различны.

Иногда приходится выяснять, всегда ли свойствен предмету тот признак, который ему приписывается, или не всегда. Без этого тоже мысль часто бывает неясной. Напр., кто-нибудь говорит: "когда солнце садится в тучи, на завтра ждать дождя". Вполне естественно спросить: всегда без исключения, или же в большинстве случаев.

Выяснение этого пункта называется выяснением суждения (значит, и тезиса) по "количеству". Там, где "количество" тезиса не ясно, как напр., в суждении "люди злы", тезис называется неопределенным по количеству.

5. Затем надо выяснить, каким мы суждением считаем тезис, несомненно истинным, достоверным, или несомненно ложным, или же только вероятным в большей или меньшей степени, очень вероятным, просто вероятным и т.п. Или же опровергаемый, напр., тезис кажется нам только возможным: нет доводов за него, но нет доводов и против. Опять-таки, в зависимости от всего этого приходится приводить различные способы доказательства.

Между тем о выяснении этих различий в тезисе (различий в степенях модальности, как называет их логика) заботятся меньше всего. Для мало обработанного среднего ума какую мысль ни возьми, она вся или достоверна, или несомненно ложна, середины нет, а вернее он о таких "тонкостях" и не задумывается. Так что если встретится человек, который сознательно старается выяснить, достоверна или только вероятна мысль, и придает этой разнице большое значение, то это бывает обыкновенно признаком хорошо обработанного ума.

К сожалению, такой ум встречается не часто. Чаще всего не разбирают модальности тезиса. Человеку пришла мысль, скажем: "Бога не существует" — и он не поставит себе вопроса: несомненно это, или только вероятно или даже только возможно, — а станет прямо доказывать, как несомненное. Или понравилась мысль, что на планете Марс есть обитатели, — и он уже спорит за нее, как за достоверную. Ученый, астроном, человек с хорошо обработанным умом, будет высчитывать, насколько, в какой степени это вероятно. Для некультурного ума — это уже достоверно.

6. Итак, вот три главных пункта, которые обыкновенно достаточно и всегда необходимо выяснить при выяснении тезиса: а) все неясные для нас понятия, в него входящие; б) "количество" его и в) "модальность" его.

Может показаться, что на такое выяснение требуется слишком много времени и эта трата излишняя. Но такой взгляд глубоко ошибочен. Во-первых, в среднем — времени на выяснение идет немного. Если есть трудные случаи, то есть и чрезвычайно легкие, требующие двух-трех секунд. И надо помнить, что длительность выяснения очень сокращается навыком в нем. Во-вторых же, — и это самое главное — время, потраченное на выяснение, всегда окупается, часто в сто крат, в тысячу крат. Оно не только вносит в доказательство и спор недостижимую без него ясность, отчетливость и целесообразность, но обыкновенно очень сокращает спор, делая невозможным различные бесполезные доказательства не того, что следует доказать, лишние опровержения и множество ошибок и софизмов, связанных с неправильным пониманием тезиса. — Бывает иногда и так, что стоит только выяснить тезис, как станет очевидно, что и спорить-то не из-за чего: по существу, напр., люди согласны друг с другом. Пока тезис был неясен им, они этого не замечали.

Надо так приучить себя к выяснению тезиса перед доказательством или спором, как мы приучены брать вилку перед тем, как есть бифштекс.]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:42:01 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000377
Ли Чжэнжун. Конец династии Цин и революционный террор в Китае начала ХХ века
Четвертая лекция из курса по политической истории Китая, прочитанного в книжном магазине "Фаланстер".
Курс по политической истории Китая на прошлой неделе успешно завершился, было очень круто. Профессор Ли Чжэнжун обещал подумать насчет продолжения - возможно, он согласится выступить у нас осенью. Пока же расшифровка последней лекции, аудио и видео. Четвертая лекция посвящена революционному террору в Китае, оказывается, их террористы ориентировались на наших народовольцев.

Бомбисты в Китае

Русские террористы послужили примером для китайцев, творчески переработавших их историческое наследие

http://rusplt.ru/world/bombistyi-v-kitae-10816.html

Кроме того, вот ссылки на записи и расшифровки предыдущих лекций:

1 - http://vk.com/wall-30401645_36320
2 - http://vk.com/wall-30401645_37060
3 - http://vk.com/wall-30401645_37657
]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:37:28 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000376Мало ли что нас жд1т, вдруг опять в рабовладение впадём. :)

Оригинал: http://vk.com/wall-58737741_13437]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:35:07 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000375
Философские чтения. Бытие и время. Мартин Хайдеггер
О проблематике и значении работы Мартина Хайдеггера беседа с Игорем Михайловым (к.ф.н., сотрудник института философии РАН).

Сайт о философии и культуре
http://www.mudriyfilosof.ru

Группа в Контакте
http://vk.com/mudriy_filosof

Мудрый Философ в Твиттере
https://twitter.com/mudriyfilosof

Канал на Youtube
https://www.youtube.com/user/mudriyfilosof/videos
Игорь Михайлов, «Философские чтения. Бытие и время. Мартин Хайдеггер» #философия@mindfeed
]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:30:04 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000374
Россияне на гей-параде в Нью-Йорке, или ЛГБТ-СССР
http://www.bbc.co.uk/russian/international/2014/06/140629_gay_pride_new_york.shtml?SThisFB
]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:20:29 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000373Друзья! *прошу помощи*
В 1-ом гуме есть чудесный книжный магазин - "Книга Максима", - где за весьма умеренные цены можно найти практически любую книгу. Это маленькая лавка, забитая всевозможными книгами (в том числе и на иностр. языках), откуда совершенно невозможно уйти с пустыми руками. А ещё там можно купить красивые открытки! Если Вы часто бываете в корпусе, то точно магазин стороной не обходите, если же Вы там ещё никогда не были, то самое время туда отправиться, потому что магазин находится на грани разорения. Максим очень боится, что они не смогут продержаться даже до осени: покупателей совсем мало, и обычно за день удаётся продать только одну-две книжки за 100 рублей, а долгов у магазина уже очень много. Я туда хожу постоянно, очень люблю и сам магазин, и его замечательного хозяина, поэтому очень хочу сделать всё, что может помочь им остаться на плаву. Так что обращаюсь к Вам: пригласите друзей и сходите туда, купите себе пару-тройку книжечек (и, если есть возможность, не самых дешёвых)! Или сделайте репост, возможно, помочь смогут и другие. Есть и ещё одна возможность поддержать Максима: можно прямо сейчас оплатить книги, которые Вы бы хотели приобрести в будущем. Максим выпишет чек, это официально, он очень честный и порядочный человек, так что бояться нечего. Плюс Вы всегда можете спросить у продавца, не нужна ли им ещё какая-либо помощь.

Как добраться: ст. метро Университет, 1-ый гуманитарный корпус МГУ, 1-ый этаж, магазин прячется в закутке около малого сачка (спросите любого человека в корпусе, где это, и Вам подскажут). Возьмите с собой паспорт и на проходной скажите охраннику, что Вы идёте в книжный магазин "Книга Максима". Примерные часы работы: 11.00-17.00 пн-пт, в сб они закрываются раньше.
Если Вы не можете в это время / не хотите ехать и т.д., но зато хотите и можете помочь, пишите мне, что-нибудь придумаем!
Дело не только в том, что пропадает хорошее и уютное место, что негде будет достать некоторые редкие издания, но и в том, что погибнет двадцатилетний труд очень славного человека.

P.S.: Максим сейчас делает сайт, так что, если магазин всё-таки не закроется, можно будет заказывать книжки по интернету!]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:15:04 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000372Лео Штраус, «Что такое классическое образование? Введение в политическую философию», часть 1 #политология@mindfeed

[Впервые опубликовано в сборнике: С. Scott Fletxher (ed.)/ Education for Public Responsibility (New-York: Norton, 1959, pp. 43-51. [Перевод с англ. М.Фетисова]
В оригинальном тексте: “IiЬегаi еduсation”. Под данным термином в западной традиции подразумевается гуманитарное образование, основанное на изучении памятников классической мысли и древних языков - древнегреческого и латыни, что в российской системе образования и получило название “классического”, тогда как слово «либеральный» в русском языке имеет прежде всего политические коннотации и не подходит для передачи заложенного автором в данное понятие смысла [Примечание составителя и редактора книги – Т.Дмитриева]]

Классическое образование представляет собой обучение культуре или для культуры. Конечным продуктом классического образования является культурное человеческое существо. “Культура” (cultura) значит земледелие: возделывание земли и ее продуктов, заботу о земле, согласно ее природе. Производное, сегодняшнее значение слова “культура” заключается в возделывании разума, сохранении и улучшении прирожденных способностей, соответствующих его природе. Подобно тому культура как земля нуждается в тех, кто ее обрабатывает, разум нуждается в учителях. Однако быть учителем не столь же легко, как стать фермером. Учителя — сами ученики и должны быть учениками. Но здесь не может быть бесконечного регресса: в конечном счете должны быть учителя, учениками, в свою очередь не являющиеся. Эти учителя, которые больше ученики, — великие умы или, чтобы отбросить всякую двусмысленность в таком важном вопросе, величайшие умы. Такие люди встречаются крайне редко. Вероятно, что мы не встретим кого-либо из них в каком-либо лекционном зале. Вероятно, что мы не встретим кого-нибудь из них где бы то ни было. Это большое счастье, если в какое-то время живет хотя бы один. Для решения всех практических задач ученики, сколь угодно искушенные, имеют доступ к учителям, которые больше не ученики, к величайшим умам, только через великие книги. Классическое образование состоит тогда в изучении с надлежащим тщанием великих книг, оставленных после себя величайшими умами — изучении, в котором более опытные ученики помогают менее опытным, в том числе и новичкам.

Это не простая задача, как могло бы показаться, если бы нам пришлось рассмотреть только что упомянутую мною формулировку. Эта формулировка требует долгого комментария. Много жизней было потрачено и еще может быть потрачено на написание подобных комментариев. Например, что подразумевается под замечанием, что великие книги должны изучаться с “надлежащим тщанием”? Сейчас я упомяну только одну трудность, очевидную каждому из вас: величайшие умы не говорят нам одни и те же вещи относительно самых важных тем; сообщество величайших умов раздираемо противоречием и даже различными видами противоречий. Какие бы последствия это ни могло повлечь за собой далее, это наверняка приведет к тому, что классическое образование не может быть просто внушением идей. Я упомяну еще одну трудность. “Классическое образование есть обучение культуре”. Какой культуре? Наш ответ: культуре в смысле западной традиции. Однако западная культура только одна среди многих культур. Ограничившись западной культурой, не обрекаем ли мы классическое образование на некоторое местничество и разве оно совместимо с либерализмом, щедростью, широким кругозором классического образования? Наше представление о классическом образовании не кажется слишком подходящим для века, осознающего тот факт, что нет одной культуры для одного человеческого сознания, а существует множество культур. Очевидно, что если понятие культура допустимо использовать во множественном числе, то это не совсем то же самое, что и культура singulare tantum, которую можно использовать только в единственном. Культура теперь более не абсолют, как говорят люди, она стала относительной. Нелегко сказать, что означает понятие культуры, которое допустимо использовать во множественном числе. Вследствие этой неясности люди предположили, явно или неявно, что культура — это любой шаблон поведения, присущий любой человеческой группе. Поэтому мы, не колеблясь, говорим о культуре пригородов или о культурах подростковых групп, как преступных, так и законопослушных. Иными словами, каждый человек, не находящийся в психиатрической лечебнице, является культурным человеком, поскольку принимает участие в культуре. На горизонте исследования возникает вопрос о том, а не существует ли также культуры и у обитателей психиатрических клиник? Если мы сравним сегодняшнее использование понятия культуры с изначальным смыслом, то это все равно что сказать, что возделывание сада состоит в его захламлении пустыми жестяными банками, бутылками из- под виски и старыми газетами всех сортов, как попало разбросанными по саду. достигнув этого места, мы понимаем, что как-то сбились с пути. Давайте тогда начнем все заново, подняв вопрос: что классическое образование может значить здесь и теперь?

Классическое образование является определенной разновидностью книжного образования: разновидностью научения книгам и посредством книг, Нет нужды приводить доводы в защиту грамотности; каждый избиратель знает, что современная демократия поддерживается грамотностью. Чтобы понять эту необходимость, мы должны поразмыслить о современной демократии. Что такое современная демократия? Как-то было сказано, что демократия — это вид политического устройства, опирающийся на добродетель. Демократия — это политический строй, при котором все или большинство взрослых являются людьми добродетели, и поскольку добродетель, кажется, требует мудрости, то режим, в котором все взрослые люди или же их большинство добродетельны и мудры, или режим, при котором все или большинство взрослых развили свой разум до высокой степени, или рациональное общество.1од демократией, одним словом, подразумевается существование аристократии, расширившейся до всеобъемлющей аристократии. До появления современной демократии ощущались некоторые сомнения относительно возможности понимаемой таким образом демократии,. Как выразил это один из величайших умов среди теоретиков демократии, “если бы существовал народ, состоящий из богов, он управлял бы собой демократически. Столь совершенное правительство не подходит для людей”. Этот тихий и маленький голос нынче обрел громкоговоритель большой мощности.

Существует целая наука, которую я, как и тысячи других людей, преподаю как профессионал, политическая наука — которая, так сказать, не имеет иной темы, кроме сопоставления изначальной концепции демократии или того, что можно назвать идеалом демократии, с демократией как она есть. Согласно крайнему взгляду, господствующему в этой профессии, идеал демократии был полнейшим заблуждением, и единственной вещью, имеющей значение, является функционирование демократий и поведение людей при демократиях. Современная демократия, постольку, поскольку она не является универсальной аристократией, была бы властью массы, если бы не тот факт, что массы не умеют править, а управляются элитами, то есть группами людей, по той или иной причине находящихся наверху или имеющих неплохой шанс там оказаться; говорят, что одной из важнейших добродетелей, требующихся для беспрепятственного функционирования демократии, в том, что касается масс, является электоральная апатия, то есть недостаток общественного духа; пусть, конечно, не солью земли, но солью современной демократии являются те граждане, которые не читают ничего, кроме спортивных страниц и разделов комиксов. действительно, тогда демократия — это не правление масс, а массовая культура. Массовая культура — это культура, которая может быть приобретена с помощью самых посредственных способностей, без какого бы то ни было умственного и морального усилия и по очень дешевой цене. Но даже массовая культура, и именно массовая культура, нуждается в постоянной подпитке тем, что называется новыми идеями, которые есть продукт того, что называется творческими умами: даже поющие коммерсанты теряют свое обаяние, если время от времени не изменяются. Но демократия, даже если она только рассматривается как жесткая оболочка, защищающая мягкую массовую культуру, требует, в конце концов, совершенно иных качеств: самоотверженности, сосредоточенности, широты и глубины. Таким образом, мы без труда понимаем, что значит классическое образование здесь и теперь. Классическое образование — это противоядие от массовой культуры, от ее разлагающих эффектов, от присущей ей тенденции не производить ничего, кроме “бездушных специалистов и бессердечных сластолюбцев [Речь идет о скрытой цитате из работы Макса Вебера “Протестантская этика и дух капитализма”: «В настоящее время стремлениё к наживе, лишенное своего религиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшеi свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой обители аскезы: не возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою собственную значимость. Тогда-то применительно к “последним людям” этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: “Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы — и эти ничтожества полагают, что они достигли ранее ни для кого не доступной ступени человеческого развития” (Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990, с. 207). [Примечание составителя и редактора книги – Т.Дмитриева]]. Классическое образование — это лестница, по которой мы пытаемся подняться от массовой демократии к демократии в ее исходном значении. Классическое образование есть необходимое стремление найти аристократию внутри массового демократического общества. Классическое образование напоминает о человеческом величии участникам массовой демократии, имеющим уши, чтобы слышать.

Кто-то может сказать, что это представление о классическом образовании является просто политическим, что оно догматически предполагает доброкачественность современной демократии. Сможем ли мы не отвернуться от современного общества? Сможем ли мы не вернуться к природе, к жизни доисторических племен? Не подавлены ли мы, не тошнит ли нас, не деградировали ли мы от массы печатного материала, этого кладбища столь многих прекрасных и величественных лесов? Недостаточно сказать, что это просто романтизм, что мы сегодня не можем вернуться к природе: не будут ли грядущие поколения, после выкованного человеком катаклизма, вынуждены жить в безграмотных племенах? Не повлияют ли наши мысли о термоядерных войнах на подобные перспективы? Несомненно, что ужасы массовой культуры (которая включает организованные выезды на нетронутую природу) делают понятной тоску по возвращению к природе. Бесписьменное общество в лучшем случае представляет собой общество, управляемое вековым обычаем предков, который они находят у своих основоположников, богов, сыновей богов или учеников богов; так как в таких обществах нет письменной культуры, наследники не могут находиться в прямом контакте с основателями; они не могут знать, не отклонились ли их отцы или деды от того, что предполагали основатели, и не исказили ли они божественное послание простыми человеческими добавлениями или вычитаниями; поэтому бесписьменное общество не может последовательно действовать по принципу, что самое лучшее — это самое старое. Только знания, дошедшие до нас от основателей, могут позволить им говорить прямо с наследниками. Тогда желание возвратиться к дописьменным временам будет противоречить самому себе. Мы вынуждены жить с книгами. Однако жизнь слишком коротка, чтобы провести ее с любыми, а не с величайшими книгами. В этом отношении, как и в некоторых других, мы хорошо поступим, если возьмем в качестве нашего образца того из величайших умов, кто, благодаря своему здравому смыслу, является посредником между нами и величайшими умами. Сократ никогда не писал книг, но он их читал. Позвольте мне процитировать высказывание Сократа, говорящее почти все, что может быть сказано о нашем предмете, с благородной простотой и тихим величием древних: “Подобно тому как другие получают удовольствие от хорошей лошади, собаки или птицы, сам я получаю удовольствие куда более высокой степени от хороших друзей... И сокровища мудрецов старых времен, которые они оставили после себя, записав их в книгах, я раскрываю и тщательно разбираю вместе с моими друзьями, и если мы видим только хорошее, то выбираем это и считаем его очень важным, если тем самым становимся полезны друг для друга”. Человек, передавший это вьтсказывание, добавляет замечание: “Когда я услышал это, мне показалось, что Сократ был счастлив и что он вел тех, кто слушал его, к совершенной благовоспитанности”. Этого сообщения недостаточно для того, чтобы нам понять, как относился Сократ к тем местам в книгах старых мудрецов, о которых он не знал, хороши ли они. Из других сведений мы узнаем, что Еврипид однажды дал Сократу писания Гераклита, и, когда того спросили его мнение об этой книге, он ответил: “То, что я понял, прекрасно и замечательно; я также верю, что это также истинно в отношении того, что я не понял; но чтобы понять эту книгу, несомненно нужен делосский ныряльщик”.]]>
Wed, 2 Jul 2014 21:08:33 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000371Ганс-Георг Гадамер, «История понятий как философия», часть 2 #философия@mindfeed

Я называю его соотношением слова и понятия – не слов и понятий. Я имею здесь в виду внутреннее единство, присущее в равной мере как слову, так и понятию: для соотношения, о котором мы говорим, не существует отдельных слов, да, пожалуй, не существует и языков в том беспроблемном смысле, какого придерживается современное теоретико-лингвистическое исследование. Всякий язык, воплощенный в речи, имеет место всегда лишь в качестве слова, кому-либо сказанного, в качестве единого целого речи, поддерживающей коммуникацию между людьми, крепящей солидарность. Единство слова в этом смысле предшествует всякой множественности слов или языков. Это единство заключает в себе имплицитную бесконечность того, что вообще заслуживает словесной формулировки. Теологическое понятие Слова оказывается в этом свете весьма полезным, коль скоро "Слово" охватывает всю совокупность спасительной вести, и вместе с тем – в ее актуальности для меня, pro me.

Но так же обстоит дело и с понятием. Та или иная система понятий, некое множество идей, каждую из которых в отдельности нужно было бы определить, отграничить, оформить, – все это остается в стороне от коренного вопроса о понятийности философии и о философии как понятийности. Ибо в философии дело идет о единстве понятия, не "понятий". Так Платон, когда обсуждается его учение об идеях и он предпринимает философское осмысление этого "тонущего в бездне болтовни" учения, говорит о Едином и ставит вопрос, почему это Единое всегда оказывается многим? Так Гегель, желая вслед за Богом продумать в своей "Логике" Его мысли, от начала творения пребывающие в Его духе как совокупность возможностей бытия, завершает "понятием" как совершенным саморазвертыванием этих возможностей. Единство предмета философии создается именно тем, что как единство слова есть единство того, что достойно речи, так единство философского понятия есть единство того, что достойно мысли. Не отдельные дефиниции понятий обладают каждая своей самостоятельной философской легитимацией, а всегда лишь собранное единство мысли, и только оно, обосновывает единство понятий в его функции. Это стоит иметь в виду, задаваясь следующим вопросом: в чем задача такой истории понятий, которая не хочет быть вспомогательной службой историко-философского исследования, а понимает себя как принадлежность философского целого, осуществляет себя в качестве "философии"?

Это обнаруживается на примере противоположной позиции с ее ограниченностью, на примере так называемой истории проблем. В свете наших предыдущих соображений нетрудно показать причину недостаточности этого традиционного способа рассмотрения истории философии, господствовавшего в неокантианстве, то есть в последние пятьдесят – сто лет, притом что огромные достижения проблемной истории неоспоримы. – Она выдвигает саму по себе вполне разумную предпосылку. Если уж нельзя упорядочить системы философских учений по восходящим ступеням познания на манер логики или математики, если крайности и метания философских воззрений – вопреки Канту – не удается представить в виде уверенного прогресса знания, все же вопросы, на которые эти учения отыскивают ответы, были всегда одинаковыми и каждый раз всплывают заново. Таков был путь, на котором проблемная история сумела поставить заслон угрозе исторической релятивизации всей философской мысли. Правда, в строгом смысле слова не утверждалось, да и невозможно было утверждать, что движение истории философии есть всегда прямолинейный прогресс в деле анализа и разработки одних и тех же проблем. Николай Гартман, которому все мы здесь многим обязаны, предложил более осторожную формулировку: подлинный смысл истории проблем состоит в заострении (и постоянном утончении) проблемного сознания. В этом и заключается прогресс философии. Однако соображения, представленные мною, выявляют во всем историко-проблемном методе некий момент догматизма. Он содержит предпосылки, лишенные непосредственной убедительности. Попробую пояснить на конкретном случае.

Проблема свободы, несомненно, представляется одной из проблем, всего лучше удовлетворяющих условию подлинности проблемы. Условие подлинности философской проблемы, по существу, сводится, собственно, к неразрешимости этой проблемы. Иными словами, она неизбежно оказывается настолько многозначительного и основополагающего свойства, что встает каждый раз заново, ибо никакое мыслимое "решение" ее не в состоянии разделаться с ней окончательно. Недаром еще Аристотель описал существо диалектической проблемы таким образом, что в споре надо выставлять на пути противника крупные и неразрешимые тезисы. Но вот в чем вопрос: существует ли единая проблема свободы? Действительно ли о свободе во все века спрашивают одинаково? Разве глубокомысленный миф из платоновского сочинения о государстве, согласно которому душа в своем состоянии до рождения сама избирает себе жизненный жребий, а когда жалуется на последствия своего выбора, то получает ответ: aitia toy helomenoy, "ты виновник своего выбора!" – сводится к тому же самому, что и понятие свободы, которое господствовало, скажем, в нравственной философии стоиков, с непреклонной решимостью говорившей: единственный способ быть несвязанным и тем самым свободным – это не привязываться сердцем ни к чему, что не в нашей воле? Та же ли самая это проблема, что в платоновском мифе? Та же ли самая это проблема, когда христианская теология выставляет свои великие теологические загадки и пытается их разрешить в антитезе человеческой свободы и божественного провидения? И та же ли самая это проблема, когда мы в нашу эпоху естественных наук ставим вопрос: как надо понимать возможность свободы перед лицом сплошной детерминированности природных процессов, перед лицом того факта, что все естествознание должно исходить из предпосылки, что в природе не случается чудес? И формулируемая на этой почве проблема детерминизма и индетерминизма воли – разве все та же проблема?

Достаточно сделать еще несколько шагов в анализе такой мнимо идентичной проблемы, и мы увидим, какая догматизация кроется за тезисом о мнимом тождестве проблем. Проблема, поставленная вообще, – это как вопрос, ни разу не заданный по-настоящему. Каждый по-настоящему заданный вопрос мотивирован. Мы знаем, почему мы о чем-то спрашиваем, и мы должны знать, почему нас о чем-то спрашивают, иначе мы не можем по-настоящему понять вопрос и, соответственно, ответить на него. Наш пример с проблемой свободы, мне представляется, убедительно показывает, что та или иная конкретная историческая постановка вопроса делается непонятной, если считать, что дело идет об идентичной проблеме свободы. Все сводится, скорее, к тому, чтобы увидеть реальные вопросы в их конкретной постановке, а не абстрактно формализованные возможности вопроса – как то, что подлежит пониманию. Каждый вопрос мотивирован. Каждый вопрос получает свой смысл от способа этой мотивации. Мы все на опыте так называемого "педагогического вопроса" знаем, как это бывает, когда нас о чем-то спрашивают, спрашивая на самом деле вовсе не из желания узнать. Мы ведь отлично видим, что экзаменатору известно то, о чем он ставит свой вопрос. Да что же это за вопрос, когда я его задаю, уже зная на него ответ! Педагогический вопрос, задаваемый на таких условиях, герменевтика требовала бы назвать непедагогичным. Он может иметь себе только то оправдание, что по ходу дела экзаменационная беседа преодолевает противоестественность подобного расспрашивания, подводя в конечном счете к "открытым" вопросам. Только они дают раскрыться тому, на что человек способен. – Если же на вопрос можно ответить, собственно, только тогда, когда я знаю, зачем он задается, то, значит, и в великих вопросах, с которыми никак не справится философия, смысл вопроса впервые обусловливается лишь его мотивацией. Так что когда говорят о проблеме свободы вообще, то это догматическая схема, и она мешает разглядеть как раз ту точку зрения осмысленного вопрошания, которая объясняет настоятельность вопроса, факт его постановки. Именно когда мы начинаем понимать, что вопросы философии нацелены на целое, мы должны спросить о способе, каким перед нею встают ее вопросы, а значит, в какой понятийной среде она движется. Ибо этим изначально определяется характер постановки вопросов. Все сводится к тому, как ставится вопрос, и только не упустив это из виду, мы научимся разрабатывать постановку вопроса. Когда я спрашиваю: что значит свобода внутри концепции мира, где царит каузальное естествознание, то постановка вопроса и тем самым все, что в нем имплицитно заложено под рубрикой каузальности, заранее уже включено в смысл вопроса. Тогда нужно спросить: что такое каузальность и вмещает ли она в себя всю широту того, что достойно вопрошания в вопросе свободы? Недодуманность в этом аспекте была виной тому, что в двадцатые и тридцатые годы получили хождение странные речи о преодолении каузальности современной физикой.

Этим утверждениям можно придать и позитивный оборот: если смысл вопроса обретает конкретную определенность в постановке вопроса и тем самым в понятийной среде, делающей возможным данную постановку вопроса, то отношение понятия к языку не сводится только к критике языка, но включает также и проблему отыскания языка. Вот что представляется мне поистине великой, захватывающей драмой философии: что философия – это постоянное усилие отыскания языка или, скажем с еще большим пафосом, постоянная мука нехватки языка. Языковая нужда – вовсе не хайдеггеровское новоизобретение.

Словесная находка играет в философии явно исключительную роль. Это видно уже по существенности места, занимаемого здесь терминологией. Понятие выступает как таковое в языковом облике термина, то есть ясно очерченного слова с однозначно отграниченным значением. Однако каждый знает, что терминологизированная речь, равная по своей точности, скажем, операциям с математическими символами, невозможна. Во всякой речи есть, конечно, место для терминов, но это как раз и значит, что они, постоянно вторгаясь в речь как в процесс достижения взаимопонимания, выполняют свою языковую функцию лишь внутри этого процесса. В отличие от создания четко фиксированных терминов с точно обусловленными познавательными функциями, что достигается в науках и с образцовым совершенством – в математике, у философского употребления языка, как мы видели, нет другой удостоверяемости, кроме той, какая имеет место в языке вообще. Здесь явно требуется удостоверяемость особого рода, и первая задача в отношении связи слова и понятия, речи и мысли, артикулирующейся в слове-понятии, заключается в выявлении скрытого истока философских слов-понятий как таковых, если мы хотим найти способ удостовериться в легитимности нашей постановки вопросов. Классический пример, свидетелями которого мы стали в нашем веке, – выявление заложенного в понятии "субъект" скрытого историко-понятийного фона и его онтологических импликаций. "Субъект" – это греческое hypoceimenon, лежащее в подоснове; слово было введено Аристотелем для того, чтобы обозначить то, что при смене разнообразных феноменальных форм сущего не меняется, но залегает в основе меняющихся качеств. Впрочем, разве мы еще слышим это hypoceimenon, это subiectum, это лежащее-в-основе всего другого, когда употребляем сегодня слово "субъект"? Мы, принадлежащие всецело к картезианской традиции и мыслящие в понятии субъекта саморефлексию, самосознание самости? Кому еще слышится в "субъ-екте" первоначальное "под-лежащее"? Однако спрошу и иначе: кому оно там не слышится? Кто не подразумевает, что субъект, обусловленный, как он сейчас обусловлен, саморефлексией, имеет место как сущее, сохраняющее себя при изменении своих свойств в качестве лежащего под ними и несущего их на себе? Именно непроясненность этих историко-понятийных истоков привела к тому, что люди представляют себе субъект как нечто обладающее своим само-сознанием и потому пребывающее наедине с собой, а потом встают перед мучительным вопросом, как этому субъекту выбраться из своей splendid isolation. Так сформировался вопрос о реальности внешнего мира. Понадобился критицизм нашего века, чтобы разглядеть в вопросе "как проходит наша мысль, наше сознание к внешнему миру?" изначальную ложь, коль скоро сознание вообще есть изначально со-знание чего-то. Первенство самосознания перед миро-сознанием есть онтологический предрассудок, держащийся в конечном счете на бесконтрольности продолжающегося действия понятия subiectum, в смысле "под-лежащего", и соответствующего ему латинского понятия суб-станции. Самосознание отграничивает самосознающую субстанцию, субъекта, от всего остального сущего. А как экстенсивно протяженной природе и самосознающей субстанции сойтись воедино? Возможность для таких в корне разных субстанций действовать друг на друга – это известная от самых начал новоевропейской философии проблема, до сих пор служащая обоснованием для мнимого дуализма метода естественных и гуманитарных наук.

Возьмем этот пример пока лишь как пример, мотивирующий вопрос общего порядка: всегда ли прояснение через историю понятия осмысленно и необходимо?

Я склоняюсь к тому, чтобы ответить утвердительно, с оговоркой: поскольку понятия все еще живут вместе с жизнью языка, историко-понятийное прояснение осмысленно, и вместе с тем это значит, что идеал тотальной осознанности лишен смысла. Ибо язык самозабвенен, и лишь "противоестественное" критическое напряжение, прерывающее поток речи и внезапно фиксирующее частицу этого потока, способно обеспечить осознанность и тематизирующее прояснение слова с его понятийным значением. Как-то моя маленькая дочь дала мне повод для следующего наблюдения. Когда она училась грамоте, она спросила однажды за приготовлением уроков: "Как пишется земляника?" Ей сказали, и она заметила раздумчиво: "Смешно, когда я вот так это слышу, то уже вообще не понимаю слово. Только когда я его опять забываю, то я внутри слова". Внутри слова – вот на самом деле способ, каким мы говорим. И если бы я в этот момент мог действительно блокировать поток моей потребности в сообщении, подвергнув рефлексии произносимые мною сейчас вот слова и фиксируя их в своей рефлексии, то это полностью преградило бы ход речи. Настолько самозабвение принадлежит к существу языка. По этой именно причине прояснение понятий – а история понятий есть их прояснение – может быть всегда лишь частичным. Оно бывает полезным и нужным лишь там, где либо помогает раскрыть сокрытие, происходящее из-за отчуждения, одеревенелости языка, либо заставляет разделить языковую нужду, достичь необходимой напряженности в осмыслении чужой мысли. Ибо осмысливающий обязан в полной мере осознать языковую нужду пишущего. Только тот мыслит философски, кто перед лицом имеющихся в языке выразительных возможностей чувствует недостаточность, и только тот мыслью с автором, кто по-настоящему разделяет бедственное положение человека, решающегося на понятийные высказывания, способные подтвердить себя исключительно лишь самими собой.

Здесь надо не упускать из виду возникновение философского понятийного языка у греков, но необходимо поставить рядом с этим также и, скажем, язык немецкой мистики с его вторжением в понятийный язык – вплоть до гегелевской и хайдеггеровской смелости в образовании понятий. Это примеры особенной языковой нужды и тем самым особенных требований к мысли и ее осмысливанию.]]>
Mon, 30 Jun 2014 00:26:09 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000370
Даррен Крисс поет для первого танца молодоженов Пола Катами и Джеффа Заррилло (28 июня)
]]>
Mon, 30 Jun 2014 00:16:00 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036f
#ead_символизм #ead_книги
ИСТОРИЯ РУССКОГО СИМВОЛИЗМА
Пайман А. М.: Республика 2000

Книга Аврил Пайман впервые была издана в Великобритании Кмебриджским университетом и получила широкое признание авторитетных исследователей. Это - первая история русского символизма, охватывающая все аспекты феномена русской культуры - поэзию, прозу, живопись, философию. Автор сумела передать живое ощущение психологической атмосферы того времени, рассказать о сложном и противоречивом периоде ясно, увлекательно, доверительно, сочетая богатейшую информацию с изложением теоретических положений и литературным анализом.
]]>
Sat, 28 Jun 2014 23:07:06 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036e
Как отличить научную книгу от лженаучной?
Группа Вконтакте (Ведическая Культура - совершенство жизни):
http://vk.com/vedic_culture

7 июня в ЦДХ в рамках 8-го Московского международного книжного фестиваля прошла лекция "Как отличить научную книгу от лженаучной?". Редактор научно-просветительского портала "Антропогенез.РУ" Александр Соколов рассказал о том, как отличить книгу, написанную настоящим ученым, от качественной подделки, где за красивыми словами скрывается некомпетентность, а также о том, какие 10 признаков есть у лженаучной лите
Александр Соколов, «Как отличить научную книгу от лженаучной?» #философия@mindfeed
]]>
Sat, 28 Jun 2014 03:16:58 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036d
Кельтские женщины - Варвары против Рима
Автор: Джонс Терри + Эрейра Алан, Перевод: Шарапова В., Кельтские женщины - Варвары против Рима, Жанр: научно-историческая, Издание: 2010 г.
Кельтские #женщины

В кельтском обществе женщины занимали совершенно иное положение. «Варварский» дом не принадлежал главе семейства, и женщина не становилась с момента свадьбы собственностью мужа: оба сохраняли #самостоятельность и собственные деньги. То имущество или средства, которые оба партнера вносили в качестве приданого, становились общей собственностью, а после смерти одного из супругов все переходило к другому.

Цезарь, которому мы обязаны этой информацией, также добавляет, что галльские мужья имели власть над жизнью или смертью своих жен и что жену могли подвергнуть пыткам, если муж умирал при подозрительных обстоятельствах. С другой стороны, как пишет Страбон, даже замужняя женщина могла вести независимый образ жизни. Женщины могли стоять во главе семьи, на что указывает «табличка с проклятиями», найденная в Бате. В ней упоминается некая Велорига как глава семьи. Там же были обнаружены сотни таких табличек, в которых бритты просят богов разобраться с теми, кто что-то украл или нарушил какой-то договор. Из них видно, что британские женщины владели собственностью и участвовали в деловой жизни.

Все сведения о кельтском законодательстве пришли к нам из ирландских «Законов бреона», правовой системы самопомощи без участия суда или полиции, опирающейся на общинное уважение. Эти законы ставили личность выше собственности, считали договоры священными, налагали обязанности гостеприимства и защиты по отношению к странникам и предполагали, что женщина имеет равные имущественные права с мужчиной и даже может развестись3.

Несомненно, что эти законы пришли из глубокой древности. В них перечисляются 14 причин, на основании которых женщина может потребовать развод, включая плохое публичное обращение с ней мужа и его побои. Для римлянина было равнозначно, что побить жену, что разбить тарелку: и то и другое было его собственностью. В кельтском кодексе #жена имеет равные #права с любым другим человеком. Поэтому на случай нанесения побоев в нем были предусмотрены штрафы и таблицы компенсаций. Кроме того, женщина имела право на развод и могла забрать назад все имущество, которое она внесла при вступлении в брак. Затем она могла свободно выйти замуж вновь.

В Риме #изнасилование не считалось преступлением против женщины, а рассматривалось как нанесение ущерба мужчине, под чьей опекой она находилась, так как это было преступлением против его собственности. В кельтском мире изнасилованная женщина имела право не только на персональную компенсацию, но и на месть.

Когда в 189 г. до н. э. римляне вторглись в кельтские земли в Галатии (в современной Турции), они захватили в плен жену вождя по имени Хиомара. центурион изнасиловал ее, а когда узнал о ее высоком положении, имел наглость послать ее мужу письмо с требованием выкупа. Обмен был организован, и посланники племени Хиомары прибыли и передали деньги.

Однако как только центурион нежно попрощался с ней, Хиомара дала сигнал одному из соплеменников, и тот отсек римлянину голову. Она, как это было принято у кельтских воинов, забрала ужасный трофей с собой и, прибыв домой, бросила его к ногам мужа. Муж был потрясен таким нарушением договора: «Женщина! Сдержать обещание – вот что прекрасно!»

Хиомара ответила: «Да, но еще прекрасней, чтобы в живых остался только один мужчина, который спал со мной»4. В отличие от римлянок кельтские женщины могли исполнять властные полномочия, и правящие женщины известны во всем кельтском мире. Например, есть записи о том, что одним из предводителей скордисков, основавших поселение, которое впоследствии стало Белградом, была женщина5. А около 231 г. до н. э., рассказывает Полибий, некая царица Тейта повела свой народ против греков в Эпире. Когда Рим направил туда своих послов, чтобы вмешаться, они, по-видимому, сочли ниже своего достоинства вести переговоры с женщиной и даже не пытались скрыть этого. Во всяком случае, они, похоже, совершенно испортили царице настроение, поскольку, согласно Полибию, она «дала волю вспышке женской раздражительности», и послов убили по дороге Домой6.

Кельтские женщины участвовали в политической и общественной жизни в такой мере, что это противоречило римским понятиям о благопристойности. Плутарх, к примеру, пишет, что вольки в Северной Италии в IV в. до н. э. послали женщин-послов для переговоров с карфагенским генералом Ганнибалом: «В своем договоре с Ганнибалом они записали условие, согласно которому, если кельты пожалуются на карфагенян, то правители и военачальники Карфагена в Испании будут судьями, а если карфагеняне пожалуются на кельтов, то судьями будут кельтские женщины»7.

Археологами обнаружено множество захоронений, где женщины погребены с таким количеством дорогих вещей, что можно предположить, что они были правительницами. Одна такая женщина предана земле во французском департаменте Бургундия, в Виксе. Она умерла в возрасте примерно З5 лет, около 480 г. до н. э. Когда в 1952 г. могила была вскрыта, оказалось, что это одна из самых впечатляющих археологических находок ХХ в. Мы не знаем точно, кем была эта женщина, но совершенно ясно, что могущественной и важной особой. Об этом можно судить по богатству захороненных с ней вещей. Там, наряду с другой ценной утварью, найдена одна из самых больших чаш для вина, известных под названием «кратер», которая дошла к нам из древности. Кратер – важное свидетельство потому, что празднества с обильными возлияниями были обязательны для любого правителя. Женщина убрана ювелирными изделиями из золота, бронзы, янтаря, лигнита и кораллов. На черепе – изумительное золотое крученое металлическое ожерелье потрясающей работы. Тело покойницы возлежит на великолепно отделанной повозке8. Похороны должны были явиться зримым свидетельством ее могущества. Толпы народа смотрели, как сопшую везут на запряженном лошадьми катафалке, а потом наблюдали церемонию, во время которой погребальную колесницу разбирали, колеса расставляли по стенам могилы, а потом опускали в нее огромный кратер, вероятно, наполненный вином для поминальной трапезы.

Еще одна кельтская женщина, похороненная в IV в. до н. э. вместе с колесницей и предметами сравнимого качества, была обнаружена в Рейнхайме, к югу от города Саарбрюкена на германо-французской границе. То, что ее похоронили с колесницей, позволяет предположить, что она была военачальником. Она тоже была снабжена огромным запасом ювелирных изделий9.

Сильные женщины встречались как внизу социальной лестницы кельтов, так и на ее верху. Злобное восхищение такими дамами иногда проскальзывает в текстах римских авторов.

Диодор Сицилийский сообщает нам: «Женщины кельтов почти столь же высоки, как мужчины, и могут соперничать с ними в храбрости». Не исключено, что он пытался приуменьшить

рост кельтских мужчин, но общее мнение в Риме было таково, что причиной противоестественности кельтского общества являлось то, что их женщины даже свирепей мужчин.

Римский солдат IV в. н. э. по имени Аммиан Марцеллин, похоже, причислил кельтских женщин к категории героинь стандартных шуток про тещу:

Целое войско иноземцев не сможет противостоять одному кельту, если он призовет жену на помощь. Жена даже еще ужасней. Обычно она очень сильная и с синими глазами. В ярости вены на шее у нее вздуваются, она скрежещет зубами и машет своими белоснежными мощными руками. Она начинает наносить удары вперемешку с nинками, чувствуешь себя так, будто попал под обстрел сотни катапульт. Голос этих женщин ужасен и пугающ, даже если они не сердятся, а говорят дружелюбно10.

Марцеллин, последний одаренный писатель, писавший на латыни, сам служил в Галлии, так что его наблюдения, надо думать, подкреплены личным опытом. Возможно, он, юный достаточно способный армейский офицер, угодил под горячую руку тамошних рыночных торговок, которым не понравилось, что какой-то солдатик учит их, что им делать. Тем не менее его впечатлило их отношение к гигиене: «Все кельтские женщины с большим тщанием содержат себя в чистоте».

Именно то, что кельтские женщины захватили мужскую прерогативу в военном деле, казалось самым диким, самым варварским в глазах римлян. Потрясенный Тацит пишет, что кельты не возражают, чтобы ими командовала женщина:

«В Британии нет правила, отлучающего женский род от трона или командования армией». Действительно, когда римляне вторглись в 43 г. н. э. В Британию, часть острова управлялась женщинами, которые правили будучи замужем. Такой правительницей была Картимандуя, королева бригантов, союза племен, занимавших большую часть северо-востока Англии.
]]>
Sat, 28 Jun 2014 03:12:26 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036c
Лекция Романа Сидорченко "Психическая патология - взгляд гештальт-терапевта" ч.2
Одесский лекторий "Гештальт в лицах", 20.02.14
Роман Сидорченко, «Психическая патология - взгляд гештальт-терапевта», часть 2 #психология@mindfeed
]]>
Sat, 28 Jun 2014 03:10:38 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036b
Comedy Баттл. Суперсезон - Андрей который Петров
(1 тур, выпуск 13, 27.06.2014)
Это единственный стендап в целой стране от гея и про гея. Надеюсь, это временно))) Эфир на ТНТ из-за закона не смог показать всё. Но есть полная версия из московского клуба.

Спасибо всем за поддержку, было сложно и впервые, в следующий раз получится смешнее ;)
]]>
Sat, 28 Jun 2014 03:05:31 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f0000036a
Marcel L'HERBIER (1888-1979), L'inhumaine, 1924 (extrait)
https://vk.com/cinemadeleuze
...специфическим для французской школы, которую в этом смысле можно назвать картезианской, является и то, что каждый раз исчисление монтажа поднимается выше уровня эмпирических условий и превращается в своего рода «алгебру», если использовать выражение Ганса, – и то, что всякий раз при этом извлекается по возможности максимальное количество движения как функции разнообразных переменных, либо формируется то, что выходит за рамки органического. Монументальные интерьеры Л’Эрбье при декорациях Леже или Барсака ( «Бесчеловечная», «Деньги» ) могут послужить наилучшим примером пространства, подчиняющегося метрическим отношениям, сообразно которым действующие в нем силы или факторы обусловливают наибольшее количество движения.
]]>
Sat, 28 Jun 2014 03:04:39 +0400https://russiaru.net/id376671/status/5bf5f00000369Хорошая книжка

Оригинал: http://vk.com/wall-57468469_1412]]>