Нет науки экономика.
Есть наука математика - учитесь правильно считать.

Очень жаль. Светлый был человек.
И пример для многих.

Для любителей экстрима — подземная Москва.
—————————— #им_место ——————————

Неглинка — река в центре Москвы, левый приток Москва-реки. Длина — 7,5 км, почти на всём протяжении заключена в трубу. Река дала названия многим московским улицам, площадям и станции метро.

Самый первый действительно страх я пережил, когда мне было около пяти лет. Я лежал в своей спальне, в кровати. Мама с подругами была в зале - у них было что-то типа посиделок, наверное. Дверь была приоткрыта и вдруг я увидел, как в эту приоткрытую дверь в комнату вползает чёрное такое облако, клубящееся, беззвучное. И там, где у него может быть голова - два больших желтых глаза. И я закричал. Я закричал что есть силы, потому что испугался. Черное облако зашипело на меня, словно в ярости, и уползло назад, прячась. Прибежала мама. Я бился в истерике. Она меня стала успокаивать, я - рассказывать. Она успокоила меня и с горем пополам я уснул. Прошло много лет, и время от времени мама вспоминает какие-нибудь эпизоды из моего детства, рассказывая мне - я ведь не все помню. Однажды рассказала и про этот случай. На что я жестко и четко ответил, что я помню. Я помню этот страх до сих пор. И мне до сих пор еще отголоском эха - страшно. Я помню, как потом еще долго перед тем как лечь спать, заглядывал под свою кровать, боясь, что это чудовище вернется.

Я помню глаза того голубя. Это было в Анапе. Год где-то 1985-86й. Мы с мамой зашли в продуктовый магазин. Небольшой такой. Каким-то образом туда попало два голубя и озадаченно перелетали с места на место, ища выход. Пока моя мама отошла куда-то, я по обыкновению своему бросился спугнуть птицу. Голубь шуганулся от меня и с размаху врезался в большое оконное стекло, неестественно изогнувшись и отринув назад. Я спугнул его еще раз. И опять он врубился головой и крыльями в стекло, отлетев в отчаянии назад, на металлическую решетку полок. Снова и снова я сгонял его с этих лотков, снова и снова он в каком-то диком упорстве бился грудью о стекло. Пошла кровь. Он больше уже не мог летать - крылья с окровавленными перьями были сломаны и торчали в разные стороны, спотыкаясь на одно крыло, он забился от меня в угол, хрипя и ошалело смотря мне в глаза. Вот этот взгляд я запомнил. Навсегда запомнил. Мы стояли в этом магазине и смотрели друг другу в глаза. Там было столько боли и непонимания! Боль, боль, боль, пронзающая, проклинающая, спрашивающая, и ужас... И мне стало страшно. Мне стало страшно и больно. Прямо тогда. Мне стало страшно, когда я понял, что не вернуть. Что он больше никогда не будет летать. Что он больше вообще никогда не будет. Все эти годы я помню его глаза. Почти человеческие. Глаза голубя, которого я убил.

Мне было лет девять или десять, наверное. Мы с Лёшкой Шалютовым любили бегать по новостройкам молодого Сосновоборска и играть в войнушку. Лазили по стройкам как по военным полигонам. Стреляли, атаковали, мнили себя героями неизвестных войн. Однажды во время таких гуляний на очередной стройке набрели на котлован, где из земли на метра где-то два-три торчали бетонные такие столбы с утолщениями - похоже на гриб, но из бетона. Рядами они стояли в этом котловане, будучи фундаментом для какого-то там здания. Мы стали перепрыгивать с Лёшкой с одного грибка на другой. Это было высоко - внизу валялись камни, арматура, цемент в крошках, расстояние между ними было около метра. Совершенно случайно я натолкнулся на какого-то своего сверстника, который точно так же гулял в новостройках. Вместо того, чтобы посторониться, он встал как вкопанный и расширив глаза посмотрел на меня. Сжимая в руках импровизированный проволочный автомат, я прокричал что-то типа "Ураааа!!!". В ответ на это он метнулся назад и побежал по вершинам этих столбов. Побежал и... рухнул вниз. Головой вниз. Я испугался, что это конец, что я убил его и рванул в другую сторону. Лешке ничего не сказал, только спросил минут через пятнадцать, не видел ли он мальчика тут. Лёшка внятно и тихо произнес, что он все видел, как мальчик сорвался вниз. Мы тогда переглянулись. Холод. Много холода и страха. Лишь потом, уже перед отъездом моим Лёшка как-то сказал, что видел этого мальчика. У него выворотило нижнюю челюсть вперед. Он стал уродом.

Когда я умру, у Бога будут глаза голубя, которого я убил.

~ Stef, 05.04.2004

Захотелось мне горохового супа.
Я стоял у лифта, ждал кабину, как вдруг меня накрыло.
Желание горохового супа настигло меня внезапно и так сильно, словно вся предшествующая жизнь была ничем иным, как подготовкой к этому событию. И вот оно пришло.

Я стоял и думал о гороховом супе. Перед глазами мысленно появилась большая такая суповая тарелка, в которой был налит горячий гороховый суп с мясом. Да и не с мясом даже - с мясушком. И были там гороховые хлопья, и разварившаяся почти в пюре картошечка, и мясо такое мягкое, нежное, почти тушёночка.. Бульона было там не много, почти и не было, а вот над всем этим великолепием вился тонкий и дразнящийся дымок...

Супа захотелось так сильно и остро, что я машинально достал мобильный телефон и послал своей подруге Маше сообщение: "Хочу гороховый суп с мясом".
Коротко, без эмоций, как данность бытия.

Оговорюсь, что дружба с Машей начиналась в незапамятные времена, когда между нами возникло некое подобие взаимной симпатии, что так никуда и не вылилась. Такое встречается и придает дружеским отношениям особый шарм, многогранность и глубину этажей. Я ее знаю как мелкое пучеглазое хихикающее существо, остальным она больше известна как умная изысканная дама с характером на каблуках. И вот я послал ей смс. О супе. И забыл.

Прошло какое-то время, как вдруг приходит сообщение:
"В субботу тварь"

Отмечу также, что я мальчик. Сложилось так. А у нас, у мальчиков, есть рефлексы. Стандартной реакцией любого мальчика на фразу "В субботу тварь" становится мгновенная мобилизация всего его и предвкушение момента истины - разбития лица. Его или чужого, что не суть. Бывало в жизни всякое, включая стрелки по причине чьих-то ревностей, и даже вывоз в пригород "поговорить". Так что ничего особо нового я не подумал, но возбудился очень как..

В груди, под сердцем в это время что-то йокает, в мозгу стремительно проносится, кому, и где, и как ты перешел дорогу. Улица сканируется на предмет подозрительных типов, рука в кармане нашаривает ключи, а по организму разливается пьянь адреналина..

И вот я весь такой почти в истерике (адреналину искренний поклон), как вдруг приходит снова смс. А пишет - Маша.
"Блин. В субботу сварю. Т9 :)"

И отлегло.
По телу сразу теплота, и нега, тишина и благодать. И мне не надо сразу никуда. Хоть здесь живи и наслаждайся.

А завтра в гости жду Машу.
Будем варить суп.

P.S. Отключите у себя Т9. Навсегда.

Виталий Сероклинов: Дылда

Кто-то из друзей (почти все) жалуются, что я порою коверкаю родную речь в переписке, впадая в какое-то ребячество. Это что.. Вы почитайте, что приходится расшифровывать.

До четырех утра переводил в текст диктофонную запись опроса старожилов в родном селе. Речь - и не украинский даже, а как это называется? Суржик, вроде. Некоторые фразы по шесть-восемь раз перематывал. Продираешься, как сквозь колючий кустарник. К утру снились голоса, бабушки и украинцы (страшное дело, знаете ли).. Но до чего-ж певуче, забавно и мило это все звучит..

"Ну, я не знаю яком у це году, це... Ну кто я ком ну шо стояли мы детвора. Ну це ж було в тридцатых яких-та годах, понятно? Колхозы организовались яком в двацать... А? Закрыли ее, двери открыли, трактора заезжалы, зерно тут засыпалы, церковь здарова, кладова была... Це, чо так. Як, та, як, канатация якийта шо сочте до пидхоза. А попа уже не было, не знаем де вин, не было никого, це мы помним, як уже воно там колхоз заняв всю церкву, вот, а чо она помешала, кто во знав...

...Ну да красным домам там клуб був, здоровый. Де щас дома стоят. Если на горку, то по правую сторону. Так шо тике их.. Як начали воны тут строиться - цокують... Шо таке? Кажут шо де мы начинаем строиться - кладбище було. Не - кладбище через дорогу от вас було. И потом отой начав дорогу прочащать и кистки взавыкидав. Ну тогды не так мерли як щас. Менше мерли. Щас шото мрут здорово. У нас за неделю семь человек умирае. Ну? Кто знает, чо.

И, вот зе як. И вот этот учитель приихав, це мата рассказывала, воны ходылы в школу, да? И сказав: давайте сделаем кладбище там, принесите каждый кто яблоню, кто вишню, шоп посадыть. Там же сад страсть якый быв, паташный. Ну, и, это, приезжае и начал, обгородили землю кругом, акацию желтою обсадили, незагорожено було, ну, и це вот это оно по сей день и существуе"...

Вторая неделя отпуска. При этом только на этой неделе три дня - на работе. То одна забота, то другая. Подошли сейчас, спросили что-то - без напряжения, с улыбкой, с какой-то легкостью внутри ответил:
- Ну конечно же я завтра буду на работе. Я же в отпуске..

Максим Шевченко: Война объявлена

Алексей Березин: Книжка про трактор