Название белорусской деревни Хатынь, полностью уничтоженной украинскими карателями-бандеровцами, как и названия чешского села Лидице и французского местечка Орадур, с такой же судьбой стали молчаливыми и всем понятными символами нечеловеческой жестокости и ненависти.
В этом ряду стоит и имя небольшого лесного поселка неподалеку от Майкопа — Михизеева Поляна. Поселок лесорубов в Мостовском районе, под станицей Махошевской, 75 лет назад, 13 ноября 1942 года повторил ужасную судьбу Хатыни. 207 его жителей, практически все население поселка, были зверски уничтожены гитлеровцами и местными предателями-полицаями, будучи обвиненными в поддержке партизан. Вдумайтесь в эти цифры: 20 мужчин, 72 женщины, 13 младенцев до года, которые были убиты извергами головками о деревья, 19 детей до трех лет, 24 — до пяти, 27 — до десяти, 33 подростка. Многие дети были изуродованы: фашисты вспарывали животы, жгли их живьем. Одна из женщин ждала ребенка и от увиденного ужаса преждевременно родила малыша прямо под пулями. Немец застрелил мать, а дитя поддел штыком, проколол и отшвырнул в сторону. Другая мать, умирая, не хотела отдавать своего ребенка. Тогда гитлеровец вырвал его из рук женщины, взял за ножки и ударил головой о дерево.
До войны в небольшом поселке, который возник в 1934 году, работали маленький лесопильный завод, начальная школа, клуб и сельский магазин. Магазин торговал хлебом, солью, спичками и керосином. Иногда привозили сахар, конфеты и другие сладости. Все изменилось с приходом оккупантов в августе 1942 года.
В окрестностях Михизеевой Поляны действовали советские партизаны: Махошевский лес, раскинувшийся от Махошевской до Майкопа, стал осенью 1942 года базой партизанских отрядов Майкопского куста. И михизеевцы, несмотря на опасность, помогали партизанам, чем могли. Но в октябре 1942 года после широкомасштабной карательной операции немцев и полицаев с применением авиации и тяжелой техники майкопские партизаны были вынуждены отступить к Хамышкам.
Житель Михизеевой Поляны, фронтовик Андрей Егорович Москаленко, попавший домой летом по ранению, в это время тайно приютил у себя в доме раненого партизана. Как он попал к Москаленко, кем он был, теперь уже не узнать. Но Андрей Егорович поступил по долгу и совести. Он выхаживал партизана как только мог. Однако всегда найдется тот, у кого совесть спит. Староста и полицаи выследили Москаленко, но соседи успели предупредить его, и Андрей Егорович глухой ночью вывез партизана в лес. Не успел он вернуться, как к нему ворвались полицаи с обыском. Но никого не нашли. А вскоре немцы и полицаи в лесу обнаружили сбитый советский самолет, парашют с оборванными стропами и решили, что летчика скрывают жители Михизеевой Поляны.
13 ноября 1942 года вооруженный до зубов отряд немцев вместе с махошевскими полицаями вошел в Михизееву Поляну. Мирных жителей стали бесцеремонно выгонять из хат и дворов. Их разделили на семь групп. Мужчин каждой группы заставляли рыть траншею. Потом ставили всю группу вдоль нее и расстреливали из автоматов и пулеметов. Обреченные стояли молча, крепко держась за руки. Немцы и полицаи подходили к лежащим на земле. Раздавались одиночные выстрелы в тех, кто еще подавал признаки жизни. Затем наступил черед женщин, стариков и детей. Над маленьким поселком как будто скопилось все зло мира: стоны, крики и запах крови сводили с ума тех, кого ждала казнь.
Озверевшие оккупанты убили 207 жителей Михизеевой Поляны. Больше половины убитых — дети, остальные — старики и женщины. Заметая следы, гитлеровцы и полицаи сожгли дотла поселок. Целую неделю гитлеровцы запрещали жителям других поселков подходить к месту расправы. Но не знали они, что чудом остались в живых свидетели их преступлений.
Среди выживших в бойне в Михизеевой Поляне был и Николай Копанев, который после рассказывал: «Нас подогнали к кустам — тернику. Расстреливали полицаи-предатели. Только перезарядили оружие, я от мысли, что страшно помирать, потерял сознание. А со мной рядом две сестренки, одной 14, другой 7 лет, и мать. Они погибли. Меня завалило их телами, и полицаи посчитали, что я убит. Очнулся, как от короткого сна. В разных концах поселка слышались одинокие выстрелы. Я стал потихоньку освобождаться, и тут моя рука коснулась чего-то липкого. Это была головка моей сестры Дуси. Мне было 17 лет. В армию меня еще не брали. Но я дал клятву, что если останусь жив, буду мстить фашистам, пока не остановится мое сердце. Выбрался я к теткам на соседний хутор. А потом мстил фашистам, как мог, на фронте. Дошел до Берлина и даже до Эльбы».
«Сначала мы услышали выстрелы и увидели, что поляну окружают. Немцы бежали и стреляли. А мы — скорее в комнаты и одеваться. Думали, чтобы наши фуфайки не забрали. Нас стали выгонять из бараков на улицу. В настоящей немецкой форме со свастиками на рукавах я мало кого видела. Все были в синих комбинезонах, в касках и с оружием. От них к нам подошел старик и сказал по-русски: «Да вы не бойтесь, это вас на митинг…». Согнали нас туда, где стояла трибуна. На трибуну залез немецкий офицер и что-то нам на своем языке прочитал. А потом к нам бросились полицаи и стали прикладами разбивать на группы. И погнали, как скот. Куда и зачем, мы еще не знали. Это было в час или во втором часу дня. И еще не успели поставить в ряд, как начали стрелять. Люди падали. У меня на руках был братик — три годика, а за ручку двоюродную сестричку семи лет держала. Их убили первыми, и они меня потянули за собой. Мне только лоб пулей поцарапало. Я упала, а на меня плюхнулась бабушка Карацупина. Ее потом долго добивали и вот, наверное, тогда в меня пуля и попала, в бедро. Очнулась от шока, не пойму: живая, неживая? Пахнет кровью и порохом. Сколько пролежала, не знаю. Начало темнеть. Выбралась потихоньку, посмотрела: лежат люди, как снопы, в разные стороны. Недалеко яр был. Я через этот яр перешла и вышла на дорогу в сторону Киселевой караулки», — вспоминала Анна Кузьминична Кузнецова (Тисленко), которой было в страшном 1942 году 16 лет. По пути Аня Кузнецова встретила тяжелораненую 10-летнюю девочку, перевязала ее как смогла и понесла на себе. Выйти им удалось на хутор Погуляев, к двоюродному дяде Ани. Он и похоронил, умершую от тяжелого ранения маленькую спутницу племянницы.
«Расстрел я запомнил очень хорошо, такое не забывается. Была пятница, банный день. Мы навозили дров, пообедали и пошли в баню. Втроем: я, Витька Лукьянов и Василь Дудник. Я был самый младший — 14 лет. Только мы успели намылиться, как прогремел первый выстрел. Но мы сначала не испугались, думали, опять пацаны мины пускают. И тут слышу, что началась автоматная стрельба. Витька глянул в окно и кричит: «Ой, ребята, сюда немцы идут». Баню построили в низине, а поселок наш расположился выше. Немцы застрочили из автоматов по бане, только щепки полетели. Мы за баком спрятались. Через несколько секунд стрельба стихла. Витька закричал мне: «Прыгай, побежим к плотине!» и вышиб окно. Мы спрыгнули, спрятались за бруствер и ползком, ползком стали выбираться. Попали мы к поляне, куда немцы и сгоняли людей. Они остановились и начали копать яму, а мы лежали, схоронившись за тернами. Выкопали жители неглубокую яму, а когда закончили, то Литвинова — он у меня и сейчас в глазах стоит — первого в яму заставили спуститься и поставили на колени. Что-то ему буркнули, нам не слышно. А он закричал: «Всех не перестреляете! Да здравствует товарищ Сталин!» — и упал. Потом всех жителей заставили лечь в эту могилу, а немцы начали стрелять по ним. Прятались мы потом на хуторе Погуляев у моей тети», — вспоминал Владимир Стефанович Крючков.
В 1952 году Ярославским райисполкомом было принято решение о перезахоронении в станицу Махошевскую останков жителей, погибших на Михизеевой Поляне. В 1956 году на месте перезахоронения был установлен деревянный памятник, а в 1965 его заменили на металлический. Спустя 25 лет, 13 ноября 1967 года, в годовщину трагедии, комсомольско-туристический отряд, состоящий из школьников Лабинска, станиц Ярославской и Махошевской, тогда еще Лабинского района, и учащихся Лабинского ГПТУ №14, установил на Михизеевой Поляне первый скромный металлический обелиск, изготовленный из оцинкованного железа, с «горящим» факелом и надписью: «Советским людям, павшим от рук фашистских палачей». Автором обелиска был местный художник В.В. Чернявский.
В апреле 1982 года за счет средств райкома комсомола, средств, заработанных молодежью Мостовского района на субботниках, вырученных при сборе металлолома и макулатуры, на месте перезахоронения в станице Махошевской была произведена реконструкция памятника с установкой стелы, мраморных плит с именами погибших и надписью: «Люди! Пока бьются наши сердца, помните! Пожалуйста, помните!». Михизеева Поляна сегодня не заселена. Только могучие дубы, буки и грабы да еще серебристые тополя скрывают от глаз людских семь православных крестов, установленных на месте поселка. Да остался еще лежать на земле остов детской кроватки, почерневший от времени и горя.





Совсем недавно очень многие россияне были возмущены провокационным выступлением группы школьников из Нового Уренгоя в немецком парламенте, где они прочитали сочувственные к судьбам немецких военнопленных доклады. И хотя общий посыл выступлений был гуманистичен и направлен против войны, тональность и формулировки, нацеленные фактически на уравнивание жертв со стороны СССР и третьего рейха в годы Второй мировой войны, не могут не настораживать. Под внешне красивой оберткой гуманизма и сочувствия, нам, особенно российской молодежи, внушаются мысли, о том, что в той войне не было правых и виноватых, все были только жертвами неведомых «злобных сил». Вместе с тем нельзя не сказать, что советский народ, а потом и россияне давно примирились с немецким народом, но не с нацистскими преступниками. Примирение народов не означает прощение и забвение нацизма, который пришел на нашу землю с немецкой земли при поддержке, между прочим, многих жителей стран Европы. А поэтому все разглагольствования на эту тему для россиян абсолютно неуместны.
Но есть и другой момент. Прежде чем осуждать новоуренгойских школьников и педагогов, зададимся простым вопросом: а как давно наши дети были в таких местах памяти, как Михизеева Поляна, или смотрели фильмы Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» или Элема Климова «Иди и смотри»? Ответ будет очевиден. Если мы не будем помнить свою историю, наши потомки будут помнить историю чужую.