Александр Литвиненко. Лубянская Преступная Группировка.
В плену у Патрушева

15 сентября 1999 года меня подняли и сказали, что иду на вызов. Так это называется. Ввели в комнату, где происходят встречи с адвокатами. Мой адвокат Вадим Осипович Свистунов сияя показывает бумагу – постановление об освобождении из под стражи. «Всё, Саша, – говорит Вадим Осипович, – сейчас пойдём домой. Ты свободен". Я не верю: „Да кто же меня отпустит?“
– Но ведь это решение суда. Закон, по сути.
– Да, но всего лишь изменили меру пресечения. Чтоб шёл домой и ждал суда. Судья ведь увидел, что сижу за синяк, что никаких доказательств моей вины в деле нет. Ни одно ходатайство, а я их написал штук двенадцать, прокуратура не удовлетворила. Я вот пишу: допросите свидетеля такого то. Не допрашивают. А вызывают Понькина и требуют: «Пиши, что Литвиненко бил Харченко». То есть фабриковали липу. Судья Карнаух полистал её и вынес постановление об освобождении меня из под стражи. Спасибо ему. Нормальный судья у нас – как золотой самородок.
Но в Лефортово отказались принимать постановление, сказали, что оно без печати. И адвокату пришлось возвращаться в суд. Карнаух удивился: "Они что, не могут нам позвонить?» Пошёл к председателю суда, поставил печать и, на всякий случай, ещё свою подпись.
Адвокат опять в Лефортово. А ему – не можете, мол, сами передавать постановление, пусть фельдсвязь привезёт. Но это противоправно. Судья сам решает, как доставить постановление: фельдсвязью или через адвоката.
Когда через два часа фельдсвязь привезла бумагу, администрация заявила: «Сегодня поздно, освободим завтра». А я весь день сижу в камере, секунды отсчитываю пульсом. И жду. Я свободный, свободный человек –в камере.
На следующий день утром пошел на прогулку. Все смеются: «Сегодня мог бы не ходить». Я вяло спорю: «Да кто же меня отпустит?» – «Ну как не отпустят? Такого не бывает».
Вернулся в камеру, через пять минут заходит дежурный, старший по смене – и повёл меня. Завели в адвокатскую и начали обыскивать. Специально долго обыскивали. И спокойно так спрашивают:
– А телевизор ты будешь свой забирать?
Мне друг телевизор на день рождения подарил. Как не забрать! Пошли за телевизором. И два часа их нет. Два часа! Где то после обеда заходит начальник тюрьмы и говорит: «Саша, ты извини, мы тебя не можем освободить. Пришёл факс из прокуратуры, тебя не отпускают».
– Подождите, какой факс? Вы чего? В своём уме? Решение суда –выпустить из тюрьмы.
– А прокуратура, – объясняют мне, – опротестовала. Я уже кричу:
– Прокуратура опротестовала, но до следующего решения суда я –свободный. Вы не имеете права не исполнять решение суда. Я свободный человек и требую меня отпустить. Вы преступление сейчас совершаете.
– Это приказ сверху, – ответил начальник. Я тюремщик, и мне приказывают. Хочешь, мы тебе хорошую камеру дадим?
Меня отвели в камеру, в одиночку, посадили. А у меня всё в прежней камере осталось: баночки там, скляночки… Я так расстроился: ведь за шесть месяцев насобирал кучу всего, целое хозяйство. Тюрьма – такая жизнь, там баночка майонезная на вес золота, в неё можно натереть лук, перец или помидоры, и всё это не пропадёт. Для арестанта это великое дело.
В тюрьме, допустим, у меня было несколько зубных щеток, из них можно сделать крючочки и повесить полотенце. Оно будет чистое и сухое. Это тоже великое дело в тюрьме. И всё, всё у меня пропало. Но я
же справку об освобождении видел, мне сказали: «Подожди, мы сейчас принесём телевизор». А тут приходят и справку о свободе отбирают. Это хуже первого ареста. Страшный шок был.
Сижу в отдельной камере, сырой, необжитой. Пришла жена на свидание. Сидела и плакала. И телефон не нужен был для разговора. Я успокаиваю: «Марусь, ну что делать? Буду держаться».
Через семь дней в Московский окружной суд мой адвокат представил жалобу, что меня не выпустили. Судья удивился: «Как не выпустили? По документам он на свободе". Пришлось адвокату доказывать, что его клиент в тюрьме. Судья вынес частное определение в адрес Патрушева, что у него человек сидит незаконно. Но в Лефортово и это решение суда не выполнили. Так и просидел ещё два с половиной месяца до суда. Как в плен попал.
Ко мне подсадили агента – он этого и не скрывал – Володю Кумаева. Их интересовали мои отношения с Березовским. И почему то Пал Палыч Бородин. И до него агенты спрашивали о Бородине, о Татьяне Дьяченко, о семье Ельцина. Причём Ельцин тогда ещё президентом был, а они уже собирали на него компромат.
Разговоры, конечно, записывались. Так я Кумаева заводил на кошек. Он их любил невероятно, мог часами рассказывать. Задам вопрос, он с семьи президента перескочит на кошек и давай шпарить. Я представляю, как они там слушают эту пургу, и еле смех сдерживаю.
Кумаев сидел со мной как раз в период суда. В один из дней он начал говорить про бутырскую тюрьму – как там надо себя вести. Назвал два места, куда могу угодить: так называемый «кошкин дом» – это в башне, или в «аппендицит», в камеру 131, где отдельно сидят бывшие работники милиции и прокуратуры – по закону запрещается ментов вместе с уголовниками содержать.